История Франции - Марк Ферро

непоследовательность, потому что ранее они объявили войну ради того, чтобы король сделал очевидной свою «измену». Что же касается короля, которого защищал Мальзерб, то Людовику было явно не по себе на этой сцене, однако перед лицом смерти он выказал немалую силу духа: «Я умираю невиновным и молю Бога, чтобы моя кровь не пала на Францию».

Вскоре, когда в Париже вспыхивает новое восстание, которое направлено против Конвента (он обвинен в слабости во время суда над королем) и вдохновляется священником Жаком Ру и другими сторонниками аграрного закона (т. е. передела земель), жители парижских предместий окружают Конвент, осаждают его и арестовывают депутатов-жирондистов. Марат принимает активное участие в этих событиях, указывая пальцем на «изменников» и спасая «благородных» (2 июня 1793 г.). Тринадцатого июля Марат был убит.

Великий террор

Известие о падении жирондистов вызывает восстание провинций, откуда вышли эти депутаты: оно получает название «федералистского», так как становится толчком к мятежу против Парижа, который ассоциируется с диктатурой предместий, монтаньяров или экстремистов вроде Эбера, которых вскоре назовут «бешеными», — хотя участники восстания не ратовали за федерализм в духе децентрализации. Двадцать девять вождей Жиронды были арестованы, многим удалось бежать, Верньо даже грозил своим обвинителям эшафотом. Как бы то ни было, торжествовал произвол, при котором идея диктатуры, пусть и не сформулированная, прокладывала себе дорогу. Например, Робеспьер, давший 2 июня добро на этот государственный переворот, писал в своей записной книжке: «Нужна единая воля. Она должна быть республиканской или роялистской: нужны республиканские министры, гражданские газеты… Чтобы победить, нужно снова сплотить народ».

В тот момент, когда Робеспьер пишет этот текст, он знает, что жирондисты во главе с Бюзо подняли восстание в Нормандии, что в Бордо, Лионе и Вандее отказываются принимать направленных туда представителей, что готовится нападение на Париж. Большинство монтаньяров в Конвенте идут еще дальше, и Дантон побуждает его принять декрет, согласно которому Париж спас республику. Одновременно в нем утверждается разделение коммунального имущества, отмена сеньориальных прав без их возмещения, продажа собственности эмигрантов — и это становится моральным наступлением, призванным вновь объединить народные классы и закрепить разгром жирондистской партии. Отныне, когда создается революционное правительство, которое, стремясь совладать с инфляцией и победить всех своих врагов, вводит «ценовой максимум» и ставит «террор на повестку дня», определение контрреволюционера существенно расширяется.

Камиль Демулен в 3-м номере газеты «Старый кордильер», вышедшем во фримере II года Республики (сентябрь 1793 г.)[74], вдохновляясь Тацитом, обличает этот процесс, поскольку его логика превращает в подозрительное лицо каждого гражданина[75].

«Некий гражданин пользуется популярностью? Это соперник государя, который может возбудить гражданскую войну. Подозрителен.

Он, напротив, избегает популярности и старается держаться в стороне? Эта уединенная жизнь обращает на себя ваше внимание, дает вам пищу для размышлений. Подозрителен.

Вы богаты? Неизбежна опасность, что народ может быть подкуплен вашей щедростью. Подозрителен.

Вы бедны? За таким человеком надобно внимательно следить. Ведь никто не бывает более предприимчив, чем тот, у кого нет ничего за душой. Подозрителен».

Провозглашенным таким образом террор обретает свои инструменты, находящиеся в распоряжении Комитета общественного спасения; в первую очередь это Комитет всеобщей безопасности, представляющий собой главный орган осуществления репрессий, затем следуют Революционный трибунал и направленные в провинции представители Конвента. Принятый весной 1794 г. «закон 22 прериаля» упраздняет прежние предписания о том, кого следует считать виновным, и обосновывает осуждение подозрительных лиц на основании доносов. Этот закон является творением Кутона, но Робеспьер выступает горячим его защитником: «Эта суровость страшна лишь заговорщикам, врагам свободы». Таким образом, вместе с Сен-Жюстом, этим «архангелом гильотины», Робеспьер, прозванный «Неподкупным», становится воплощением террора во имя добродетели. Он расправляется с теми, кто, подобно «бешеным» во главе с Эбером, желает сделать террор еще более систематическим, и с теми, кто, подобно «снисходительным» во главе с Дантоном, находит его чрезмерным. Но механизм подозрений и доносов перемалывает всех ораторов предшествующих лет — от Камиля Демулена до жирондистов, Эбера с его сторонниками и самого Дантона — человека, скомпрометировавшего себя более или менее законными махинациями, чья частная жизнь вызывала негодование у этих поборников добродетелей и самоотречения. Он также отправляется на гильотину, откуда бросает свое последнее изречение: «Палач, покажи мою голову народу, она того стоит».

В течение нескольких месяцев повозки с приговоренными к казни следуют к эшафоту одна за другой. Жертвами террора становятся 2625 человек в Париже и 16 600 во Франции; количество арестованных достигает полумиллиона. В Нанте во время устроенных комиссаром Конвента Каррье «потоплений» погибает от двух до трех тысяч человек; примерно столько же приходится на «адские колонны» войск генерала Тюрро, вырезавших население Вандеи; столько же — на деятельность учетной комиссии в Анже. Террором были затронуты все социальные группы.

Бросается в глаза, что, начатый под давлением необходимости и во имя защиты Революции, этот террор продолжался и тогда, когда опасность миновала, в час побед революционных войск при Гандсхооте и Ватиньи (1793). Игра обстоятельств нередко скрывает от нас само явление — эта характерная черта повторяется и во время большевистской революции, поскольку государственный террор начинается еще до восстаний белых и иностранной интервенции и продолжается после победы красных…

Таким образом, террор становится способом управления государством, опирающимся на озлобление народа, который не может ни удовлетвориться, ни насытиться одним лишь фактом смены власти. В этом аспекте события 1918–1921 гг. в России еще раз по-своему воспроизводят события Французской революции, происшедшие между 1793 г. и падением Робеспьера.

ТЕРМИДОР

На первый взгляд усилия якобинцев, Комитета общественного спасения и проводимый ими террор были не напрасны: победа при Флерюсе, одержанная 26 июня над герцогом Кобургским, сделала лето 1794 г. летом победы.

Французы ожидали, что теперь, после победы, революционеры положат конец террору, поскольку до этого времени все было подчинено военным целям и повсюду мерещились изменники: