История Франции - Марк Ферро

руки небольшой группы решительных людей. Таков секрет одной из обязательных составляющих успеха.

Изложенные Буонарроти, которому удалось бежать, эти идеи о средствах осуществления революции были позаимствованы Бланки, а затем Лениным, который вдохновлялся ими при написании в 1902 г. работы «Что делать?» и при создании партии большевиков.

В 1918 г., при советской власти, в Москве был установлен памятник Гракху Бабёфу.

Не имевший скорых последствий, «Заговор равных», тем не менее, способствовал оживлению антиякобинской реакции, воодушевившей своего рода Белый террор. При этом Директории пришлось отказаться от регламентации культа, которая представляла собой внешнюю сторону преследований Церкви. В правление Тальена, Барраса и др. режим с его не получавшими жалованья чиновниками все в большей степени погряз в коррупции и биржевой игре. Следовало ожидать реакции общественного мнения — и чтобы предотвратить ее, руководители Франции, проведя манипуляции с выборами, осуществили 18 фрюктидора своего рода государственный переворот.

Восемнадцатого фрюктидора развязало своеобразный якобинский террор, без гильотины, но с арестами и высылкой в Гвиану[85], что тогда называлось «сухой гильотиной». Главными жертвами стали эмигранты, вернувшиеся после 1795 г., и в большей степени священники; всего было осуждено 9284 человека. Это антиклерикальное движение пользовалось большим сочувствием как среди нотаблей, так и среди простого народа. В лице Ребелля и Барраса Директория даже призвала Бонапарта, в то время находившегося в Италии, «разрушить центр единства римской Церкви», т. е. покончить с папством. Считалось, что оно всегда будет оставаться врагом Республики.

Однако эти акции и преследования, в отличие от террора II года Республики, касались лишь определенного круга лиц: население не чувствовало себя затронутым репрессиями. Впрочем, вновь осуществив манипуляции с выборами 22 флореаля — на сей раз в антиякобинском духе, — термидорианские нотабли сами ослабили себя проведением этой политики «качелей». Чтобы руководить страной, вожди Директории воспроизвели некоторые черты практики эпохи террора, сохраняя своего рода полицейский режим, но, как пишет Анни Журден, в отличие от своих предшественников II и III годов, они не превратили эти черты в систему, и череда различных государственных переворотов не уменьшила способности общества к политическому самовыражению. В этом заключается огромное различие этого времени с эпохой Конвента и последующим периодом Консульства.

Мысль о призвании победоносного генерала, чтобы тот обеспечил сохранение за ними власти, пришла в голову сразу нескольким членам Директории… Талантливых полководцев было немало, однако Пишегрю перешел на сторону роялистов, Гош погиб в бою; оставались Жубер, Моро, Журден. И еще Бонапарт.

После итальянской кампании и возвращения из Египта — детали которого были неизвестны во Франции, — а также после смерти Жубера Бонапарт казался наиболее подходящей фигурой. Разумеется, именно он и должен был взять власть в свои руки.

Бонапарт в Италии

Баррас первым проявил доверие к молодому Бонапарту, поручив ему положить конец антиправительственным действиям роялистских секций Парижа. Бонапарт расстрелял мятежников из пушек и приобрел прозвище «Генерал Вандемьер»[86]. Он показал, что прекрасно усвоил термидорианский дух, закрыв затем Клуб Пантеона, где продолжали господствовать якобинцы.

Вторым решительность Бонапарта заметил Карно, доверивший ему Итальянскую армию.

В Италии Бонапарт одерживал победу за победой, сумев прежде всего, несмотря на свой внешне тщедушный вид, покорить собственную армию — своей выносливостью, отвагой, пылом и манерой разговаривать с солдатами. Он находится повсюду, занимается всем — и его взлет происходит в считанные дни. Вознаграждая доблесть, выплачивая наличными половину долга по жалованью, он в один миг привязывает к себе армию; Мондови, Лоди, Кастильоне, Арколе, Риволи — в этих победах проявляется его военный гений.

В то же время Бонапарт постоянно показывает свой решительный характер. Он подписывает перемирие с Пьемонтом в Кераско, заставляет платить богачей в занятом французами Милане, отказывается от наступления на Папскую область и налагает вместо этого на папство крупную контрибуцию, причем грозит Директории собственной отставкой, если та не позволит ему поступить таким образом. Он извлекает из своих завоеваний 50 миллионов ливров и десять из них отправляет Директории, которая и не рассчитывала на столь внушительную сумму. Грабитель дает о себе знать.

В битве при Лоди он осознает свою предназначение: «Я вижу, как мир опускается подо мною, как будто что-то подняло меня в воздух».

В то время как Журден и Моро топтались в Германии, успехи Бонапарта казались все более невероятными, особенно когда Австрия после сражения у Риволи запросила перемирия. В Леобене он провел переговоры с австрийскими уполномоченными и в качестве компенсации за Ломбардию, где он намеревался создать Цизальпинскую республику, «уступил» Австрии независимую Венецию. Таким образом он отдал итальянцев немцам и присоединил к Франции территории, расположенные за ее естественными границами. К ним он добавил Ионические острова, обладание которыми позволяло наблюдать за Востоком.

Египетская экспедиция

В принципе, экспедиция в Египет была задумана как средство поставить Англию на колени, поскольку в силу недостаточного снабжения и нехватки необходимых военно-морских сил проект высадки на Британских островах был отклонен как невыполнимый. Вступление в Ганновер[87] не повлекло бы за собой судьбоносных последствий и грозило вновь разжечь войну в Германии. Поэтому проект экспедиции в Египет казался весьма привлекательным. К тому времени полагали, что Османская империя уже фактически не существует, а ее власть является чисто номинальной, поэтому за ней закрепилось прозвище «больного человека». С этими соображениями была связана идея, что через Египет и Суэц, где предполагалось прорыть канал, Франция, если ей помогут ее старые союзники, будет угрожать Британской Индии — а это разрушит всю торговлю врага, который в значительной степени вел ее именно с этой страной. Так Талейран, новый министр Директории воскресил планы Верженна; они пересекались с планами Бонапарта, завороженного мыслью об экспедиции на Восток, хотя также и по другим причинам. Будучи адептом идеи «великой нации», он представлял, как расширит ее границы на Восток.