Розалина снимает сливки - Алексис Холл

сну.

– Спасибо, приятель. – Гарри взял свою кружку и подул на нее. Он подождал, пока Розалина пристроится рядом с ним, а затем продолжил. – Ну, как ты держишься?

– А, я в порядке. В порядке. Честно говоря, все хорошо. Наверно, мне даже полегчало, потому что пока мы были вместе, я словно пыталась что-то доказать – или ему, или себе, или своим родителям. А теперь не нужно, и вообще-то никогда не нужно было, и это… это очень здорово.

– Я за это выпью.

Они неуклюже стукнулись кружками, потому что «Хорликс» не подходил для тостов. Кроме того, он не настолько успокаивал, как об этом говорилось в рекламе. На самом деле Розалина начала думать, что Амели, возможно, была права, когда сказала, что на вкус он напоминает песок и стариков.

Между ними воцарилось молчание. И это была бы уютная тишина, ведь что может быть уютнее, чем «Хорликс», но Розалина… что ж. Она не солгала, когда сказала Гарри, что с ней все в порядке. Так и было. Просто ей было… неспокойно, как будто вся ее жизнь была пазлом, который положили не в ту коробку, и она пыталась составить картину заката из тех кусочков, из которых должна была получиться корова. И хотя перспектива больше не складывать горизонт из копыт вызывала у нее неподдельный восторг, как тогда, когда она бежала по полю какого-то бедного фермера с Анвитой и Гарри, она была почти на грани негодования.

Глубокой, глубокой обиды.

Не из-за Алена. Из-за всего. Из-за всего, что она не замечала, игнорировала и упускала. Даже когда это было у нее перед глазами.

А что… что, если уже поздно?

– Эй, приятель, – Гарри поспешно поставил свой «Хорликс» на пол, – ты что делаешь?

И в этот момент Розалина поняла, что пытается поцеловать его.

– Прости. Прости. – О боже, неужели она ведет себя как Лив? – Я… Я знаю, что ситуация хреновая, но я думаю, что ты… и я, может быть… и поэтому я…

Долго, очень долго Гарри ничего не говорил.

А затем он встал.

– Наверно, я пойду.

– Черт. Прости. Не надо… Черт. Я веду себя как полное ничтожество, да?

– Нет, друг. Просто… – Он вдохнул, как тогда, когда Колин Тримп настаивал, чтобы он выразил чувства по поводу выпечки. – Слушай, ты знаешь, что ты мне… мне нравишься и все такое. Но вряд ли тебе понравится, если я… соглашусь на то, что ты сейчас пыталась сделать. После всего, что произошло.

Он был прав. Возможно, он был прав. Но ей не нравилось, что он был прав.

– Ну и что. Если один парень пытался заставить меня заняться сексом втроем, когда я этого не хотела, значит, я потеряла способность мыслить здраво?

– Что? Нет! – Он устало потер затылок. – Ты выпила и испугалась, и то, что ты делаешь сейчас, – неправильно.

– Ты не можешь решать за меня.

– Нет, но я решаю за себя.

Двойной удар, сексуальное домогательство и отказ, не способствовал повышению самооценки Розалины.

– Послушай, – продолжил Гарри тем медленным, ровным тоном, который был у него, когда для него что-то было важно. – Я не пытаюсь указывать тебе, что делать или что тебе нельзя делать. Но дело в том, что я не хочу быть парнем-заменой. Или парнем, с которым ты встречаешься, чтобы он тебя утешал, потому что другой обошелся с тобой дерьмово.

– Это не так, – возразила она. – Я знаю, что при данных обстоятельствах кажется, что именно так. Но… но ты мне всегда нравился. То есть меня всегда к тебе тянуло. А потом ты мне понравился. А потом ты мне понравился, и меня к тебе потянуло. А теперь я думаю, что потеряла тебя.

– Ты ничего не потеряла, друг. Просто здесь и сейчас мне это не подходит. – Он сделал еще один глубокий вдох. – Ведь если между нами что-то будет, мне бы хотелось, чтобы все получилось. Знаешь, чтобы надолго. А ты сейчас пытаешься выиграть шоу и только-только закончила отношения, и у тебя столько перемен в жизни, а долгие отношения так не начинают.

Понятно. Оказалось, что за два часа езды в фургоне нельзя стать совершенно иным человеком. Потому что, хотя она и имела право быть свободной, уверенной и счастливой, та, кто принимала импульсивные сексуальные решения, будучи слегка пьяной, не была Розалиной, которой ей хотелось быть. Это была Розалина, в которую ее пытался превратить Ален.

– Ладно, – сказала она. – Я понимаю. Прости, что я…

Он сделал успокаивающий жест.

– Не волнуйся. У тебя был тяжелый день.

– И я не… мы ведь по-прежнему друзья, да?

– Конечно, приятель. Но я, наверно, пойду.

Она все еще не хотела оставаться одна. Но пришла пора.

– Еще раз спасибо. Увидимся… Боже. Сегодня же пятница. Тогда увидимся позже?

– Я могу снова подвезти тебя до дома в воскресенье, если хочешь.

– А это точно не будет странно?

– Нет, если ты так не решишь.

Было даже удивительно, как просто Гарри мог объяснить все и как она была готова верить в его правоту. Вот в чем сила, начала понимать она. Жить в мире, где ты можешь выбирать то, что тебе важно. И время, и работу, и, возможно, толику терапии. Может быть, и она так сумеет.

– Было бы здорово, – сказала она ему. – Спасибо.

Она проводила Гарри до двери, слегка удивившись, когда он на мгновение задержался у порога.

– Ну, типа, – его рука снова легла на шею, – мы объяснились. Если ты когда-нибудь спросишь меня еще раз, я, вероятно, соглашусь. Но торопиться не стоит.

Она не знала, что на это ответить, потому что ощущение было грандиозным, доверительным и даже волшебным, но, как оказалось, ей не нужно было ничего говорить, потому что он тихо сказал «Спокойной ночи» и пошел обратно к своему фургону.

* * *

– …поверить не могу, – сказала Дженнифер Халлет, – через что вы, жирные лужи из анала, заставляете меня сейчас проходить.

Не успела Розалина приехать в Пэтчли Хаус после полудня, как Колин Тримп отправил ее в трейлер Дженнифер Халлет, оптимистично назвав это «на пару слов». И маленькая, возможно, заблуждающаяся часть ее души надеялась, что это и впрямь будет пара слов, по крайней мере по стандартам Дженнифер Халлет, о чем-то относительно незначительном. Может быть, она недостаточно хорошо смотрелась в фартуке или у козла до сих пор остались воспоминания. Но нет. Как только она вошла внутрь и увидела, что Ален и Гарри уже там, поняла, что все будет гораздо серьезнее.

Еще как серьезнее. Потому что, хотя Розалине не очень хотелось снова