Через пламя и ночь - Анастасия Александровна Андрианова

и корила себя за всё на свете, даже к чему совершенно не имеешь отношения. Да?

Из соседней комнаты донеслись звуки дудки – но уже не такие отвратительные, как раньше. Мавна усмехнулась.

– Так! – воскликнула Купава, резко подскочив. – Ты же вчера совсем ничего не ела! Я следила. Сейчас принесу.

Она деловито побежала к столу, где лежали какие-то свёртки. Мавна со вздохом опустилась обратно на подушку – и провалилась, как в мягкое облако. Ей было стыдно, что Купава, которая столько всего пережила, суетится вокруг неё, но сил сопротивляться не было: последние дни будто бы выжали её, как выстиранное бельё, вывернув все чувства наизнанку. Зато Купава, кажется, наоборот, успокаивалась, пока хлопотала вокруг Раско и Мавны.

Раско забрался к Мавне в постель, Купава принесла им пирожки с повидлом и разлила по кружкам остывший, чуть тёплый сбитень, и тоже залезла с ногами на кровать. Они с трудом поместились все втроём, но так Мавне даже больше нравилось: лежать, спутавшись клубком, в гнезде из подушек и одеял и жевать пирожки, роняя крошки на простыни.

Они говорили о пустых глупостях: просто болтали без смысла. Вернее, Мавна больше молчала, а вот Раско не замолкал ни на минуту, и Купава с радостью поддерживала разговор. Хотелось замереть и слушать их вечно, позволяя каждому звуку их голосов падать в огромную дыру в своей груди – и заполнять её долгожданным теплом.

Так прошёл целый день. Купава водила Раско гулять и заходила с ним к Царже, а Мавна только лежала и старалась сосредоточенно думать лишь о мимолётной незначительной ерунде: вот солнечный луч ползёт по потолку и перемещается на стену; вот Раско оставил на столе надкусанный пирожок; вот во дворе разлаялись собаки; вот из одеяла торчит пёрышко, надо бы вытянуть.

Если она отвлекалась, то мысли тут же затягивало мрачным туманом, из которого росли печаль и тревога, крепкие и сильные, захлёстывающие с головой – и ей казалось, что она снова тонет в болоте, там, где нет ни единого проблеска света, где холодно и страшно, и в груди так сдавливает, что не получается вдохнуть.

К своему счастью, Мавна снова заснула рано и проспала тяжёлым сном до следующего полудня.

– Ты совсем тут исхудала, – сетовала Купава, щипля её за руку. – Никто о тебе не заботился. Ну ничего, теперь я с тобой. Буду следить, чтобы ты всё съедала, – и только попробуй отказаться!

Купава водила Раско к Царже, несколько раз выходила за едой и напитками – и как-то умудрялась находить настолько вкусные угощения, что Мавна даже откусывала больше, чем один кусочек.

К середине дня Купава настояла, чтобы они вышли прогуляться. Мавна, конечно, не хотела, но позволила стащить себя с кровати.

– Пошли-пошли, я видела краем глаза, что тут есть свои торговые ряды. Небольшие, конечно, но лучше посмотреть на них и отвлечься, чем пялиться второй день в стенку, как ты.

Но когда Мавна оделась и набросила на плечи платок, Купава обняла её сзади, положила подбородок на плечо и шепнула тихо, чтобы не услышал бегающий вокруг Раско:

– Ты, конечно, можешь и должна грустить о маме. И обо всём, о чём пожелаешь. Но мы не знаем, что будет с городом и с нами завтра. Так что давай так: полдня мы грустим, а другие полдня – пытаемся делать вид, что живём свою жизнь. Так, как хотим. Будет сложно, но предлагаю попробовать прямо сейчас.

Купава потёрлась носом о шею Мавны и отстранилась. Мавна немного подумала над её словами. Утешало, что мать перед смертью её не винила и не страдала из-за ухода Мавны – или Илар так сказал, чтобы Мавна не переживала? Хотелось бы верить, что он не лукавил. Обычно он всегда так и делал – Илар был прямой, как палка, и просто не умел хитрить. Ему куда легче побить кого-то, чем сочинить правдоподобную ложь.

Зажмурившись, Мавна встряхнула головой. Она старалась не думать о том, что всё это время мамы уже не было, а она ходила по кабакам и заглядывалась на мужчин. Становилось тошно от самой себя.

– Идём?

Раско уже убежал к дверям, а Купава вопросительно смотрела на Мавну, держа её за кончики пальцев.

Предложение лежать половину дня, а другую половину пытаться жить свою жизнь звучало привлекательно. Чувство вины, скорби и страха за близких никуда не денется – от него нет лекарства, и сколько ни спи глубоким чёрным сном, оно всё равно вернётся. Мавна поколебалась, представляя, а сможет ли она когда-то по-настоящему снова жить? Что-то шептало: наверное. Если с Иларом и Смородником ничего не случится и они вернутся. Если Варде тоже будет цел. Если Озёрье не сгорит вместе со всеми домами и жителями. Если нежаки не превратят всех удельских людей в пищу и оживших мертвецов.

– Я точно знаю, что она бы хотела, чтобы все трое её детей были счастливы и жили так, как подсказывает сердце. Если бы у меня были дети, я бы желала для них такого, – тихо сказала Купава, поглаживая холодную руку Мавны.

Раско завопил в дверях, что ему скучно и что он хочет скорее пойти. Купава осторожно потянула, и Мавна послушно шагнула за ней.

Мавна только один раз видела торговые ряды в Чумной слободе – мельком, когда они сидели бок о бок со Смородником на местной площади и пили райхианские травы, – сердце сжалось, когда она вспомнила, что Смородник тогда предусмотрительно взял напиток на её долю, а потом ещё и попросил прощения. Тогда она осмелилась обнять его – было страшно, но он не откусил ей ни голову, ни руку, а потом даже шутил…

Тогда от торга падали отсветы и палатки с прилавками казались таинственными и нарядными, как сундучок с сокровищами. При солнечном свете же торговая улочка смотрелась не так загадочно, но Раско всё равно пришёл в восторг.

– Мавна, Мавна, купи мне нож! Ой, или лучше… Мавна, что это? Мавна, тут кто-то мёртвый!

– Раско-Раско, ну-ка отойди! – Купава оттащила его от прилавка с птичьими костями для гаданий и мягко направила в другую сторону, где на свету поблёскивали связки бус и подвесок, – Мавна зацепилась взглядом за нитку бус, которые были похожи на те, что она надела, уходя из дома, но эти сильнее блестели ярко-алыми огранёнными боками и сверкали, как клюква среди мшистых болот.

Мавна сперва волновалась, что на торгу к двум одиноким девушкам будут навязчиво приставать и хватать за руки, предлагая товар, – такое было не раз, когда она, приезжая с хлебом