Сильванские луны - Натанариэль Лиат

– хотелось открыть окно, выйти из этой комнаты, но он боялся, что одного неосторожного движения будет достаточно, чтобы нарушить её чуткий сон. Чародей не знал, что стал бы делать, проснись она сейчас.

Её тонкая рука лежала у него на груди. Чародей прекрасно знал, какие изъяны порой искусно скрывают корсеты и пышные юбки, но здесь в обмане не было нужды. У неё было безупречное тело: мягкость округлых форм, совершенная кожа… Тело куклы, оживлённое нежданной, не предвиденной им страстью.

Как? Как это с ними случилось? Боги с ней, с царевной: чего ещё можно было ждать от девицы с умишком девочки – и плотью здоровой, созревшей женщины? Старый Иллеш просто дурак, что ещё лет шесть назад не выдал её за какого-нибудь верноподанного, самого родовитого, послушного и тупого. Была бы сохраннее – насильно против природы не пойдёшь… Нет, с царевны взять было нечего – но он сам?! Ведь зеркало каждый раз исправно показывало ему не пылкого мальчишку, а взрослого тридцатилетнего мужа. Он мог бы-…

Не мог. Он потерял голову. Сегодня он ещё меньше, чем когда-либо, принадлежал самому себе. Её первый наивный шаг стал последней каплей, и одиночество сломило его рассудок. Чародей был один с тех самых пор, как забыл, кто он. У него были деньги, и он знал, что хорош собой; он мог бы иметь женщин – хотя бы тех, которым не важно ни имя, ни то, что за ним. Но он не хотел. Он никогда не хотел такого.

Ему вдруг стало смешно: мог ли он подумать, что какая-то девушка окажется с ним в постели из жалости? Наверное, гордость должна была заставить его её возненавидеть, но Чародей не помнил, был ли он когда-нибудь гордым, и сейчас он ненавидел только себя. Чувствуя, как губы сами кривятся в брезгливой усмешке, он подумал: если бы он знал, что его печальная история привяжет беспечную птичку лучше любых цепей, то рассказал бы её с самого начала…

Нет.

Лучше бы Амалия до сих пор считала его злодеем-похитителем – даже это было бы не так стыдно. Какое жалкое зрелище он являл! И как пленнице только не стало противно?.. Хотя ей, наверное, стало бы, будь на его месте кто-нибудь постарше да поплешивее. Как хорошо, что Чародей с незапамятных для себя времён сохранил привычку следить за собой. В последние годы она казалась бессмысленной, но он упорно цеплялся за неё, чтобы сохранить хоть что-то…

Вот, пригодилось.

Царевна спала, прильнув тёплой щекой к его обнажённой коже, и, небо видит, это прикосновение было более доверительным и близким, чем те, которые они дарили друг другу в мареве страсти. Чародей осторожно обнял её белые плечи. Амалия не шевельнулась; её длинные опущенные ресницы были влажными от слёз. Чародей не помнил, бывал ли он раньше у девушки первым.

Что они натворили?

Отныне они были связаны. Словно во сне, Чародей вспомнил, как намеревался побыстрее закончить заклинание, произнести его – и сбежать, просто оставив царевну здесь. Её бы нашли: он знал, что её ищут прямо сейчас, и ищут опасно близко. Он ещё в первый день наложил на эту долину чары, способные водить кругами, но они лишь выиграют им время…

Он этого не хотел. Этого не было в его планах. Но он не сумел предугадать, как поведёт себя, когда после бесконечных лет пустоты рядом окажется человек. Человек, который будет смеяться, болтать ерунду, сиять красотой и восторгом перед незнакомым ему миром… Который незаметно, исподволь, станет чем-то, без чего ты уже не сможешь жить дальше.

Подумать только, а ведь ему казалось, что он её презирает.

Чародей не знал, что со всем этим делать. В ту минуту он чувствовал так много, что почти ничего. Голову ломило от пустоты; сердце было так полно, что едва могло биться.

Амалия вздохнула во сне и прижалась к нему ещё тесней. Чародей не знал, что он скажет ей, когда она проснётся, и молился, чтобы она проспала подольше.

Глава шестая: Слеза ребёнка

Едва появившись вдали, Вороний кряж одним своим видом придал им сил. Туманная полоса гор у горизонта была воплощённой надеждой на то, что они уже близки к цели – что у них хотя бы есть цель. Отвечая своему имени, невысокая гряда встретила их вороньим граем – и твёрдой землёй. Боги, надёжный камень под ногами после зыбкого соляного песка казался почти что счастьем. Как же мало всё-таки человеку для него надо…

Лексий никак не мог привыкнуть к мысли, что они идут туда, куда он сказал. Да что уж там – что, по сути, именно из-за него этот поход и начался… Подумать только! Он всю жизнь был обычным парнем, который охотнее подчинялся, чем решал, а сейчас ему доверили дела государственной важности. О том, что́ с ним сделают, если Лексий в итоге окажется кругом неправ, думать не хотелось. По ночам он просыпался и вглядывался в темноту, но Лунолис больше не приходил. Было бы чертовски обидно терять время на пустые блуждания по милости призрака…

Они подошли к подножию гор под вечер и, разбив лагерь, собрались обсудить дальнейшие планы. Сошлись на том, чтобы обшаривать местность в парах: мало ли, что там встретится на пути. Приняв решение, отряд с чистой совестью разбрёлся отдыхать, а Лексий решительно сказал Раду:

– Радомир, плевать, что о нас подумают, я хочу идти с тобой.

Как ни противоречиво это звучало, волшебников учили быть реалистами, и Лексию не нравилась мысль о том, что Рад, не знакомый с магией, может встретиться с похитителем Амалии один на один. Нет уж, так Лексию было спокойнее и за друга, и за себя – всё-таки само присутствие Рада при любых обстоятельствах придавало ему уверенности в завтрашнем дне…

В теории Лексий, конечно, вполне мог постоять за себя сам, и не только с помощью чар. За время своего обучения в школе он успел наиграться со шпагой и взяться за боевой меч – в этом походе волшебники тоже были вооружены такими. Правда, с настоящим врагом Лексию сходиться ещё не доводилось: до сих пор его единственным противником был Элиас. Мечи для тренировок были тупыми («Совсем как ты», не преминул прокомментировать Элиас), но Лексию ни разу не удавалось выйти из поединка без пары-другой синяков. Даже в бою ради забавы его соперник был не согласен играть в поддавки – впрочем, как и всегда.

– Хочешь дельный совет? – как-то раз сказал