Сильванские луны - Натанариэль Лиат

тоже были одинаковы круглый год… Наверное, Царевна очнулась бы только тогда, когда снова выпал снег, а до этого знать не знала бы, одна декада прошла или десять. Какая разница? Она написала папе, он пока за ней не присылал – значит, торопиться было некуда.

Дни были похожи один на другой – совсем как дома. Царевна быстро привыкла к их простым и приятным радостям. Она и раньше любила допоздна валяться в постели, но теперь выяснила, что из плена пухового одеяла вообще никак не выбраться раньше полудня, если у тебя под боком мурлычут тёплые клубочки. Кошки приходили спать у неё в ногах, на подушке, а иногда и на груди. Порой она вспоминала, что это всё-таки слуги, и пыталась стать с ними построже, но спящие мордашки и розовые подушечки лапок обезоруживали. Ну вот что ты будешь с ними делать!

После вкусного завтрака она любила почитать. В гостиной было два книжных шкафа; правда, почти все книги там были про рыбалку или охоту, но Царевну это вполне устраивало. Это ведь так интересно! Она, например, никогда не подумала бы, что радужную форель ловят на мышей. А ещё она нашла в ящике стола в своей комнате чей-то дневник. Пожелтевшие траницы стали хрупкими от старости, а чернила выцвели, но разобрать слова было ещё можно. Хозяйка дневника жаловалась на своего мужа Хэмиша, который каждое лето бессердечно волок её в эту ужасную глушь прочь от приличного общества – правда, почему-то иногда называла его Генрихом. Странная какая-то. Неужели ей здесь не нравилось?

Если чтение надоедало, всегда можно было посмотреть в окно. Царевна часами наблюдала за птицами: вороны строили в елях гнёзда, выводили там птенцов, и всё это было ужасно интересно. На улице уже стало совсем тепло, и, чтобы ей было удобнее, Чародей распорядился вынести на балкон одно из кресел. Ясным вечером можно было завернуться в плед и смотреть на звёзды…

Иногда Чародей просил разрешения к ней присоединиться. Ещё бы она не разрешала! Царевна сама не заметила, с каких пор каждая минутка с ним стала для неё драгоценной. Ей нравилось гулять с ним по горным тропинкам – они были такими узкими, что двоим волей-неволей приходилось идти близко-близко друг к другу. Крутые подъёмы и шаткие камни дарили Царевне предлог коснуться его руки, протянутой ей в помощь, и когда он бережно сжимал её пальцы, её бросало то в жар, то в холод…

За обедом, сидя за столом, Чародей мог вдруг задуматься о чём-то своём, словно вовсе забыв о гостье. Поступи так кто угодно другой, Царевна запустила бы в него тарелкой. Но это был Чародей, и она умолкала на полуслове и просто любовалась им – его точёным профилем, светлыми глазами, изящным разворотом плеч…

Они каждый день обедали вместе. Вот завтракал Чародей один, когда она ещё спала. Однажды Царевна спросила, чем он занимается по утрам, и он ответил, что ему нужно закончить некую работу. Любая работа интересовала Царевну крайне мало, и поначалу она не придавала ей особого значения – до тех пор, пока загадочные труды Чародея не стали отнимать его у неё по вечерам.

Нет уж! Она и так была по горло сыта неведомыми и совершенно безразличными ей папиными «делами», из-за которых она в последние годы видела его добро если раз в декаду! Нет, папа был не виноват, он же не нарочно родился царём, но, в самом деле, Чародей ведь не мог не понимать, что поступает невежливо, бросая её одну! Она и так всю жизнь была одна –только вот, странное дело, до Чародея одиночество почему-то не было ей в тягость…

Несколько дней Царевна мужественно сносила обиду, давая ему возможность исправиться, но любому терпению приходит конец. Очередным одиноким вечером она не выдержала и пошла стучаться к Чародею в дверь.

Его комната была разом спальней и кабинетом: кровать стояла в глубине комнаты, напротив двери располагался письменный стол, а между ними горел камин. Царевна никогда здесь не бывала. Она с любопытством заглянула внутрь, и Чародею, вставшему на пороге, пришлось посторониться, чтобы дать ей войти.

– Простите меня, – сказала Царевна. – Вы очень заняты?

– Самую малость, – Чародей ответил так, как ответил бы на его месте любой воспитанный человек. – Ничего страшного.

– Покажите мне, над чем вы работаете, – попросила Царевна. – Должна же я знать, ради чего вы мной пренебрегаете!

Она направилась было к заваленному бумагой столу поближе взглянуть на раскрытые на нём книги, но Чародей как будто случайно оказался у неё на пути.

– Магия – ужасно скучная штука, – возразил он. – Вам будет неинтересно.

Так он ещё и прячется от неё!

Царевна гордо вскинула голову:

– Раз она так скучна, то почему вы предпочитаете её моему обществу?

– Есть вещи, которые необходимо сделать, – примирительно сказал Чародей, касаясь её руки.

Царевна смягчилась. На самом деле ей не хотелось ссориться. Только не с ним.

– Побудьте со мной, – сказала она. – Я сегодня почти вас не видела.

– Я выйду к вам через час.

Ну что за наказание!

Царевна свято верила, что стоит ей попросить – и он подчинится. До сих пор все люди вокруг неё поступали именно так, даже папа, хотя и не сразу. О, если его медвежонок чего-то хотела, она умела этого добиться. Достаточно было заплакать – она ещё в детстве выяснила, что непреклонный волевой царь совершенно беззащитен против её слёз…

Но нет, лить слёзы она не станет.

Царевна гневно отняла у Чародея руку и порывисто отвернулась.

– Я вижу, что отвлекаю вас от важных занятий, – холодно проговорила она, едва не дрожа от злости. – Я прошу прощения и не стану больше докучать вам своей назойливой компанией. Спасибо за гостеприимство. Будьте добры сегодня же отвести меня домой.

Она ждала, что он рассыплется в извинениях. Ждала, что он примется уговаривать её остаться – не сразу и нехотя, она, так уж и быть, поддалась бы на уговоры. Но вместо этого Чародей склонился над столом, опираясь на него одной рукой, и, поправляя брошенные в беспорядке бумаги, негромко и очень спокойно сказал:

– Боюсь, пока я не могу на это пойти.

Царевне показалось, что она ослышалась.

– Что?! – выдохнула она.

– Я хочу, чтобы вы остались, и вы останетесь. Дальше посмотрим.

Это было не предложение и уж точно не просьба. Это был звук, с каким ключ поворачивается в замке – снаружи.

И вот тут ей вдруг стало очень страшно, так страшно, как не было ещё никогда в жизни. Они были