Мы разобьёмся как лёд - Айла Даде

на следующем городском собрании. Так что тебе не удастся снова забить на него.

– Он всегда ждёт нас всех, Пейс.

– Но ты так редко приходишь.

– Потому что не хочу.

– В какой-то момент он выдаст тебе в наказание план благоустройства города и ты должна будешь что-то из него сделать. На прошлой неделе я встретила Камилу, и, ты знаешь, что он её заставил делать?

– Что?

– Украсить ветви деревьев ёлочными шарами. Каждое дерево в центре. Ты знаешь, сколько их там?

– Зато красиво.

– Да, но у тебя нет времени. Когда тебе выполнять рождественскую миссию, учитывая профессиональный спорт, Оскара и работу в закусочной?

Один только звук его имени вызывает у меня глупую ухмылку на лице.

– Ты влюблена по уши, – смеётся Пейсли.

– Нет.

– С позавчерашней рождественской вечеринки вы ведёте себя как запылённые эльфы.

– Что такое запылённые эльфы?

Она собирается ответить, но в этот момент загорается дисплей моего телефона. Сообщение от Оскара.

Пейсли указывает на мобильник.

– Это и есть запылённые эльфы. Чуваки, которые берут подружку с собой на тренировку и пишут ей сообщения, когда она находится всего в нескольких шагах от раздевалки.

– Сегодня он меня не брал с собой, – возражаю я, застёгивая второй конёк, и беру телефон. – С ним хотела позавтракать мама.

Я открываю мессенджер.

Оскар: Доброе утро, детёныш гориллы.

Оскар: Я тоже скоро буду.

Оскар: С нетерпением жду тебя <3

Оскар: Боже мой, малышка*!!!

Оскар: Wtf.

Я смеюсь. А когда встречаю его на катке, развожу руками.

– Детёныш гориллы?

Оскар подносит ладонь к лицу и ухмыляется. Это самый милый жест, который он когда-либо делал.

– Прости. Клянусь, ты не горилла. – Он убирает руку с лица, и уголки его губ подёргиваются. – Они намного милее тебя.

– Ещё одно слово, и у тебя больше не будет партнёрши.

Рассмеявшись, он притягивает меня к себе и целует.

Я до сих пор не могу поверить, что Оскар Аддингтон – мой официальный парень. Он даже выложил нашу фотографию на льду, из-за чего его аккаунт едва не взорвался. Пришли миллионы комментариев от людей, которые желали знать, кто я такая. Конечно, среди них попадались и грубые, которые подорвали мою самооценку, но Оскар приложил немало усилий, чтобы их удалить.

Сегодняшняя тренировка проходит безупречно. Я редко бываю в такой хорошей форме. По-видимому, в какой-то момент моё тело решило довериться Оскару, и с тех пор во мне больше нет никаких блоков. Я падаю, и он ловит меня. Каждый раз.

– Хорошо! – доносится до нас крик отца.

Я начала игнорировать его, воображая, что все слова исходят от незнакомца. Это помогает, ведь в некотором смысле он и есть незнакомец.

– А теперь попробуйте третью поддержку!

Когда мы выполняем пируэты и резко останавливаемся, моё дыхание учащается. Я гляжу на Оскара, и он поднимает брови.

– Готова, Хейли?

– Думаю, да, Мистерио.

Мы приступаем. Он держит меня за руку и разворачивает к себе. Перед его грудью я останавливаюсь.

Опустив веки, он смотрит на меня сверху вниз и обещает:

– Я удержу тебя. Я никогда не дам тебе упасть. Хорошо?

– Хорошо.

А потом он хватает меня за бёдра и подбрасывает в воздух. Я поворачиваюсь два раза. Оскар снова ловит меня. С размаху поднимает моё тело над головой и скользит по льду. Одной рукой я держу свой конёк, а другую протягиваю вперёд в изящном жесте.

Никогда не испытывала ничего подобного. Я вижу лёд сверху, потому что парю над ним. В счастье, в любви, в доверии. Волшебное потрескивание живёт внутри меня, зажигая приглушённые огни в темноте.

Рука Оскара снова лежит там, где я всегда её чувствую – между пупком и пятым ребром. Теперь здесь навсегда его отпечаток. Навеки его место. Каждый человек оставляет свой след. Оскар уже оставил огромные отметины в моей жизни. Они словно следы слоновьих ног. На это стоит взглянуть.

Из моего рта вырываются облачка пара. Одна за другой проходят секунды. Я купаюсь в странном тумане из дофамина, посланника счастья, и чувствую свободу.

Оскар медленно и осторожно опускает меня обратно. Лезвия коньков аккуратно встают на лёд. Он сияет, и это прекрасно. Блеск в его глазах, ямочки на щеках и чуть сморщенный серповидный шрам – всё свидетельствует о том, что Оскар, наконец, обрёл счастье.

Он обхватывает меня за талию и дважды поворачивает вокруг оси. Я хихикаю, а Оскар целует меня в щёки, нос и лоб.

– Так вот каково это, когда ты доверяешь мне, чизи.

– Странно, да?

Он смеётся.

– Ты странная.

– Сказал человек, который называет свою девушку младенцем гориллы.

Электронные часы на стене начинают пищать.

– Хорошо! – кричит отец, свистнув в свисток. – На сегодня достаточно.

Мы скользим по льду к бортику. Я как раз собираюсь пройти через центральный проход к раздевалке, когда чувствую чью-то руку на своём плече. Повернувшись, встречаюсь лицом к лицу с отцом и тут же отшатываюсь в ужасе.

Он поднимает ладони в извиняющемся жесте.

– Слушай, Гвен, я просто хотел с тобой поговорить. Это возможно?

Рядом со мной хмурится Оскар. Он намеревается вставить слово, но я едва заметно качаю головой.

– Всё в порядке.

– Уверена? – спрашивает он, заглянув мне в глаза.

– Да. Иди, я догоню.

Весь в сомнениях, он смотрит на меня, на моего отца и обратно.

– Ладно, – с неохотой соглашается он, явно беспокоясь, а после уходит и оставляет нас одних.

Отец кивает на свободные места на трибуне. Я следую за ним. Мы садимся.

– Слушай, Гвен… – Он делает глубокий вдох. – Я ужасно сожалею о произошедшем. Это был несчастный случай. Я не хотел… – Отец качает головой. – Для меня ты самая красивая звезда на небе. Мне просто трудно справляться со своим гневом.

Я сглатываю, встречаясь взглядом с Пейсли, которая по поручению Полины катается несколько дополнительных кругов на льду.

– Ты хочешь, чтобы я тебя простила, – медленно произношу я, – но как я могу, если ты снова и снова наносишь удары?

Его глаза расширяются.

– Я никогда не бил тебя.

– Психологически.

– Гвен… – Отец проводит ладонью по сальному лицу и берёт меня за руки. Мой желудок сжимается, и я быстро отдёргиваю их. – Я поступил неправильно, и знаю об этом. Позволь мне исправиться. Я хочу начать всё сначала. Начать терапию. С этого момента – всё для тебя.

– Ага.

Он прикусывает нижнюю губу.

– Пойдём поедим пиццу. Сегодня вечером. У старого дона Джованни, как раньше.

Смотрю на отца, и всё внутри кричит, что надо его послать. Плюнуть ему в лицо. За маму. За себя. За дерьмовую часть моей жизни, к которой он относится.