Мы разобьёмся как лёд - Айла Даде

Оскар. Я вижу, что ты со мной играешь, а я этого не хочу.

– Я не играю с тобой.

– Ага.

– Нет.

– Ты… – она разочарованно выдыхает, – ты меня бесишь! Я даже не могу выразить, насколько, потому что, боже, это чувство просто зашкаливает! Я злюсь на эту ситуацию, на твои глаза, твоё лицо, твою улыбку и… и на те моменты, когда ты стоишь передо мной и выглядишь так, словно это истинный ты. Ты заставляешь меня ощущать, будто я достойна увидеть настоящего Оскара. – Она делает глубокий вдох. – И злюсь на то, как ты на меня смотришь. Зачем ты это делаешь, если между нами ничего нет? Это твой стиль? Тебе это так легко даётся?

Я моргаю. Снова не выдерживаю и смеюсь.

– Блин, ты такая миленькая, когда злишься.

Глаза Гвен вспыхивают. А потом… чёрт, она хватает стоящий рядом огнетушитель. Секунды тянутся как в замедленной съёмке.

– Какого?..

Я заслоняю руками лицом, а дальше получаю заряд пены. Прежде чем я успеваю понять, что происходит, она заливает меня пеной.

Гвен смеётся. Звук напоминает лай гиены. Как ни странно, он вдохновляет меня. Едва вытерев лицо, я хватаю грёбаный огнетушитель.

Пена оказывается прямо на её удивлённом лице. Гвен визжит и отмахивается, но затем я направляю струю на её плечо, живот и ноги, и теперь она – маленький пенный монстр на неожиданной пенной вечеринке.

Наш смех стихает, и я напрягаюсь, как ягуар перед атакой. Делаю шаг к Гвен и рычу:

– Ты пожалеешь об этом, чизкейк.

Она пятится.

– Я не нарочно.

По мне стекает пена.

– Поздно. Уже ничего не исправишь.

Быстрым движением я стягиваю свитер через голову, и у Гвен перехватывает дыхание. Мгновение спустя она вдыхает пену и кашляет, пробегая взглядом по моим татуировкам. Почти каждый сантиметр кожи покрыт краской. Чернилами, которые увековечили истории. Воспоминаниями, которые останутся навсегда.

Я стягиваю ботинки. Затем носки. И наконец брюки.

– Это что ещё? – Гвен таращится на меня огромными глазами. В её голосе сквозит явное желание. Она всё мокрая, липкая, и с неё течёт, а лицо багровое.

– Эту кашу вы заварили сами, мадам.

Она сглатывает.

– Что…

Дальше Гвен пройти не удаётся, поскольку я кладу руки на спину и под колени и поднимаю её. Уткнувшись лицом в пену на моей груди, Гвен визжит.

– Ты и твой визг отправляетесь в душ, – припечатываю я.

– О нет! – вопит она. – Нет-нет-нет! Отпусти меня, Аддингтон! Немедленно отпусти меня!

Как бы не так! Вместо этого я одариваю её обольстительной улыбкой.

– Последний шанс спасти твои разноцветные кроссовки, чизи.

– Ах ты!..

Гвен сверкает глазами, извивается в моих объятиях, но без шансов. Единственное, в чём у неё получается преуспеть, – она высвобождает ноги из кроссовок. Сразу после на нас обрушивается струя ледяной воды, и я отпускаю её.

– Твою мать! – визжит Гвен. – Сделай теплее, господи, теплее!

Холодные потоки стекают по её лицу и телу. Я зажмуриваюсь.

Проходит целая вечность, прежде чем температура становится сносной. И когда я снова открываю глаза, Гвен открытым ртом хватает воздух. Зря она так, ведь вместе с тем она глотает воду.

Я смотрю на неё как загипнотизированный. Вода капает на платье. Волосы липнут к лицу. Капли, словно жемчужины, срываются с носа.

Мой член твердеет. Время останавливается. Шум воды отходит на второй план. Есть только Гвен. Она выглядит как голубое небо с облаками идеальной формы. Чистое, ясное и волшебное. С моих губ срывается хриплый рык. Дыхание учащается. Томительно медленно веду рукой и вдруг… она оказывается на груди Гвен, заставляя её на мгновение задохнуться.

Широко распахнутые глаза, бешено бьющееся сердце.

Я смотрю на неё в поисках одобрения или протеста – одного из двух – но на мой взгляд она отвечает молчанием, а вода льётся и льётся на нас. Возможно, вот сейчас мы утонем. Только сегодня, в виде исключения, в воде, а не в собственных мыслях.

Затем Гвен кивает. Никакого протеста на губах, только одобрение.

Скольжу пальцами по её затвердевшим соскам. Она закрывает глаза и стонет, не в силах сдерживаться. А потом перестаёт себя контролировать, и вот уже её руки на моих бёдрах. Она притягивает меня ближе, пока наши тела не соприкасаются.

Близость Гвен целительной повязкой ложится на моё израненное сердце.

– О чём думаешь? – спрашиваю я.

– О цветах.

– О цветах? – ухмыляюсь я.

– Об оранжевом. – Гвен дышит хрипло и учащённо, блуждая руками по моей груди. – Как наша спортивная одежда. Оранжевый может предложить самые прекрасные стороны жизни. Заходящее солнце. Осень, полная шелестящей листвы. – Она издаёт тихий стон, когда я целую её шею. – Самые вкусные из «Skittles». Манда… мандарины. Огонь свечи. Всё прекрасное – оранжевое.

– М-м-м, – я провожу пальцем по тонкой ткани над её грудью, – возможно, тогда нашим прикосновениям тоже понадобится цвет, Гвен. Такой же прекрасный, какая ты на ощупь…

– Ты и я, Оскар. – Гвен задыхается, когда я забираюсь пальцем под подол её платья, исследуя нежную кожу бедра. – Мы не чёрные. Мы оранжевые.

У неё вырывается ещё один стон, когда я прижимаюсь к ней пахом.

– Гвендолин, – шепчу я и медленно снимаю с её ног промокшие колготки.

Схватившись за подол, стаскиваю её платье через голову, а после окидываю жадным взглядом кружевное нижнее белье. Скольжу ладонью за спину и, взявшись за застёжку, ожидаю согласия. Она кивает. Её лифчик падает на пол.

– Равноправие, – шепчет Гвен.

Моей шее становится тепло. Внизу бешено пульсирует, а дыхание прерывается. Поднимаю голову и буквально тону в её взгляде.

– Ты… прекрасна, Гвендолин.

Я касаюсь губами упругих сосков, заставляя Гвен выгнуться. Она впивается пальцами в моё бедро, оцарапывая кожу, и выдыхает:

– Небеса!

Губами исследую её грудь и шею, но едва Гвен проводит пальцами по краю моих трусов, я вздрагиваю и шепчу:

– Да, дальше.

Под звук нашего участившегося дыхания Гвен стягивает с меня трусы, и они с глухим шлепком приземляются на пол душевой.

Я голый. Мой член стоит по стойке смирно. Гвен смотрит на меня широко раскрытыми глазами. С улыбкой я обхватываю её лицо ладонями и прижимаюсь всей твёрдостью набухшего члена к её тонким трусикам, а губами – к её губам.

Мы с Гвен целуемся, и я будто бы в бреду. Вокруг ярко и туманно. Её поцелуй – словно сильнейший взрыв эмоций. Пылкий и быстрый, импульсивный и возбуждающий. И я горю. Чёрт возьми, я горю.

Гвен трётся об меня, и между поцелуями я вбираю её глубокие стоны. Оторвавшись от сладких губ, я опускаюсь ниже, цепляюсь пальцами за её трусики и вопросительно смотрю на