Мы разобьёмся как лёд - Айла Даде

Тебе стоит поговорить с мамой. Как бы ты ни злилась, по крайней мере, не бросай её в этой ситуации. Я могу говорить только за себя, но тогда я очень нуждалась в человеке, который бы меня выслушал.

– Но она даже не говорит об этом.

– Дай ей время. И продолжай пробовать. – Пейсли перекидывает несколько прядей мне за плечо. Кончики моих конфетно-розовых волос касаются ткани на уровне талии. – Ей нужно осознать, что с ней происходит. И она сможет сделать это только в том случае, если человек, которому она доверяет, откроет ей глаза.

Я сглатываю.

– Когда ты начала философствовать?

Пейсли смеётся.

– Изучение Ноксом психологии немного повлияло на меня.

Я улыбаюсь.

– Благодарю.

– В любое время, лучшая подруга, в любое время. Но знаешь, прямо сейчас ощипать бы тебя, как цыплёнка…

– Хм, цыплёнка! А ты знаешь, что это самые близкие из ныне живущих родственников динозавров? Думаю, что когда-нибудь они будут летать по небу стаями и захватят мировое господство, поедая нас, потому что мы едим их яйца. Печальное известие: повсюду под облаками коричневые точки.

Пейсли сухо смотрит на меня.

– С чего это ты так много знаешь о животных? Каждый раз, стоит мне упомянуть что угодно, как тут же ты начинаешь сыпать любопытными фактами.

– Я смотрю Animal Planet в надежде, что Бинг Кросби заметит, как я заинтересована в том, чтобы его понимать.

– Бинг Кросби ничего не заметит, Гвен. Он дышит, ест и спит, и больше ничего, и ты никогда не приблизишься к тому, чтобы его понимать.

– Ты чудовище! – Я морщу нос. – Кстати, ты что-то там упоминала про цыплёнка.

– Сначала я подумала про цыплёнка, а теперь, глядя на тебя, поняла, что больше ты похожа на попугая.

Я сдвигаю брови.

– Что ты имеешь в виду?

– Жёлто-зелёно-лилово-белые кроссовки на твоих ногах, Гвен. На тебе кружевное платье, а в твоём шкафу по-настоящему красивые мартенсы с ремешками. Я их видела.

– Фигня. – Незаметным движением ноги я задвигаю обувь за стопку джинсов.

Пейсли поджимает губы.

– Ты серьёзно собираешься надеть попугайской расцветки кроссовки вместе с самым красивым платьем в мировой истории?

– Мне они нравятся. – Я надуваю губы. – Они красивые и сочетаются с моими крашеными волосами. И такие коренастые. С недавних пор это слово стало любимым в моём лексиконе.

– Хорошо. – Пейсли делает шаг назад. – Как-никак они хоть бросаются в глаза.

Я беру со стола ключ от дома.

– Почему это важно? Ты никогда не была из тех, кому важно бросаться в глаза.

– Верно. Но я из тех, кто считает, что Оскар, который не прекращая смотрит на Гвен – это хорошо.

Как ни странно, я тоже из тех. Как ни странно, я ухмыляюсь. И как ни странно, я не перестаю это делать на протяжении всей поездки на автобусе до «Айскейта».

Рождественская вечеринка проходит в большом зале. Время от времени «Айскейт» устраивает тренировочные лагеря для юных дарований, и те ночуют в спальных мешках на полу. Я несколько раз была наблюдающей и всякий раз сожалела, что попала в «Айскейт» в старшем возрасте и у меня нет подобных воспоминаний.

Теперь на полу нет спальных мешков, пустых обёрток от сладостей, потных тренировочных костюмов и пакетов из-под сока. Паркет отполирован до блеска, а зал наполнен оживлёнными разговорами. Здесь полно народа. В том числе представители других престижных организаций. Несколько фигуристов и фигуристок знакомы мне по соревнованиям.

Здесь пахнет дорогими духами и глинтвейном, корицей, аромат которой исходит от свечей, и безмятежностью. Пахнет рождественским счастьем. Из динамиков доносится чистый звук рождественской песни «Rocking around the Christmas tree» и туда-сюда слоняются подвыпившие гости.

Я наклоняюсь к Пейсли.

– Когда я слышу эту песню, всегда вспоминаю «Один дома-2». Когда он танцует в ванне с жутким клоуном.

– Не смотрела.

– Да ты гонишь.

– Не-а. – С одного из длинных столов Пейсли берёт чашку с глинтвейном. С неё улыбается толстощёкий Санта-Клаус. По-моему, он пьян. Знакомое состояние. Я бы тоже напилась, если бы мне за одну ночь пришлось посетить почти восемь миллиардов человек на летающих санях, запряжённых оленями. – Я выросла в трейлере, где важнее рождественских фильмов было то, какой сосед отправится в праздники навещать свою семью, чтобы мама могла вломиться в его трейлер.

Я тоже беру глинтвейн и смотрю на неё поверх края своей чашки.

– Это просто ужасно.

Она пожимает плечами.

– Иногда мне доставались хорошие вещи. Один раз тамагочи. Он чуть не умер с голоду, но я его спасла.

– Похоже на тебя, – хмыкаю я. – Ты всегда спасаешь всех и вся. Сначала тамагочи, потом Нокса и… ой, а теперь меня. Ой, давай-ка, встань передо мной!

– Почему? Кто там?

– Оскар. Вон там, возле фигуристов из Иллинойса.

Я незаметно выталкиваю Пейсли перед собой, но это мало помогает. Это всё равно, что пытаться спрятать ствол секвойи за фонарным столбом.

– Что он делает? – спрашиваю. – Он смотрит сюда?

– Нет. Он смеётся с высокой девушкой. Вау, она действительно высокая! – Пейсли почёсывает за ухом, и теперь на коже у неё красуется две красных полосы. – Думаю, это та девушка из кружка. Но он должен смеяться не с ней, а с тобой. Я подзову его. Ладно?

– Ты определённо не будешь его подзывать.

Подруга собирается поднять руку, но я удерживаю её.

– Пейс, – шиплю я. – я позову кур! Клянусь, я позову кур.

Повернувшись ко мне, она поднимает бровь.

– Ты угрожаешь мне концом света?

– Да.

Она смеётся.

– Что плохого в том, что он подойдёт?

– Ты знаешь, что мы целовались после катания на собаках.

– И?

– А до этого, на тренировке, он всё время заигрывал.

– Ну и?

– И… да.

– Это не ответ.

Я закусываю нижнюю губу.

– Возможно, я написала ему в инсту и предложила вместе пойти на рождественскую вечеринку.

– О, вау! – Пейсли бросает на меня укоризненный взгляд, прихлёбывая вино. – Ты хотела меня заоскарить.

– Заоскарить?

– Новое признанное выражение, обозначающее «Гвен заменяет Пейсли Оскаром».

– Какая хрень.

– Он отказался?

Я качаю головой.

– Даже не ответил.

– Чего?

– Понятия не имею. Он точно прочитал. – Я беру имбирное печенье с рождественской тарелки рядом с чашками. – И я написала несколько раз. Всего три сообщения. Очень неловко.

– О боже. Что с ним не так?

Пожав плечами, я проглатываю последний кусочек печенья и одним глотком выпиваю полчашки.

– Пойдём потанцуем?

– Никто не танцует.

– А я хочу.

– Под рождественскую музыку?

– Да.

Пейсли делает ещё один глоток глинтвейна и одаривает меня долгим тяжёлым взглядом. Проходит целая вечность, прежде чем она замечает:

– Ты очень сильно втюрилась в этого парня.

Я не успеваю ответить, поскольку в ту