Ультиматум Борна - Роберт Ладлэм

— Я ничего не понимаю.

— Ну, он благодарен вам за все, ценит вашу щедрость... Я могу понять, почему он не решается сообщить вам об этом.

— Сообщить о чем?! — Охранник отпрянул от зеркала.

— Может, я и ошибаюсь, но вам действительно надо показаться периодантисту. — Панов надел пиджак. — Я готов, — заявил он. — Что дальше?

Охранник, стараясь заглянуть в зеркало и морща лоб, вытащил из кармана большой черный платок.

— Извините, док, я должен завязать вам глаза.

— Чтобы пустить мне пулю в висок, когда я не буду ожидать ничего подобного?

— Нет, док. В отношении вас никаких пиф-паф не будет. Вы слишком ценная фигура!

* * *

— Ценная фигура? — словно эхо прозвучало в гостиной на Бруклин-Хайтс. — Не то слово, он как золотой самородок... Этот еврей трудился над головами самых крупных шишек в Вашингтоне. То, что он знает, наверное, стоит целого Детройта, — сказал саро supremo.

— Вам никогда не завладеть этими знаниями, Луис, — произнес привлекательный мужчина средних лет, одетый в дорогой шерстяной костюм. Он сидел напротив хозяина дома. — Вам не удастся его расколоть.

— Посмотрим, посмотрим... Мы уже работаем над этим, мистер Парк-авеню, Манхэттен. Смеха ради предположим, что мы добрались до информации... Сколько она стоит, по-вашему?

Гость позволил себе тонкую усмешку.

— Детройт? — переспросил он.

— Va bene![79] Вы мне нравитесь, у вас есть чувство юмора. — Мафиози опять стал серьезен. — Пять миллионов по-прежнему в силе в отношении этого Борна-Уэбба, верно?

— С одним уточнением.

— Не люблю уточнений, мистер юрист. Мне они совсем не нравятся.

— Мы можем обратиться к кому-нибудь другому. В этом городе есть и другие люди...

— Послушайте, я сейчас вам кое-что объясню, синьор адвокат. Я не преувеличиваю, только мы — мы, и больше никто — занимаемся такими делами. Мы не вмешиваемся в операции других «семей», понимаете, что я имею в виду? Наши старейшины пришли к выводу, что убийства — это сугубо личное дело, а вмешиваться в дела других — только кровь себе портить.

— Может, вы все же выслушаете мое условие? Не думаю, что вы станете возражать.

— Выстреливайте!

— Меня бы устроило другое слово.

— Ну тогда — продолжайте...

— Премия в два миллиона долларов, если в условия контракта будут включены жена Уэбба и его дружок Конклин.

— Заметано, мистер Парк-авеню, Манхэттен.

— О'кей. А теперь вернемся к остальным делам.

— Я бы хотел поговорить об этом еврее.

— Дойдет и до него черед...

— Нет! Давайте теперь.

— Хватит командовать! — вспылил адвокат одной из самых престижных юридических компаний Уолл-Стрит. — Послушай, итальяшка, не такая ты важная птица, чтобы позволять себе...

— Эй, farabutto![80] Co мной так не разговаривают!

— Я буду говорить с тобой так, как мне нравится... Выглядишь ты, конечно, как настоящий мужик. И это твой плюс. — Юрист спокойно положил ногу на ногу. — Но внутри-то у тебя все по-другому, а? Нежное сердце, а может, точнее, крепкая поясница... Для смазливых мальчишек?

— Silenzio![81] — Итальянец подскочил на диване.

— У меня нет ни малейшего желания болтать об этом. Но мне кажется, что в «Коза ностре» не так уж обожают голубых... А ты как думаешь?

— Ах ты, сукин сын!

— Знаешь, Луис, когда я в молодости служил в Сайгоне армейским юристом, мне пришлось защищать одного лейтенанта, которого застукали с вьетнамским мальчишкой. При помощи юридических уверток и двусмысленных положений в воинском уставе в отношении гражданских лиц мне удалось спасти его, но само собой, он вынужден был уйти в отставку. К сожалению, пожить ему так и не удалось: через два часа после объявления приговора он застрелился. Видишь ли, он оказался в положении изгоя, был опозорен в глазах своего окружения и не смог выдержать этого.

— Довольно, вернемся к вашему делу, — хриплым голосом предложил саро supremo.

— О'кей... Первое: на столике в прихожей я оставил конверт. В нем — плата за трагическое происшествие с Армбрустером в Джорджтауне и не менее трагический случай с Тигартеном в Брюсселе.

— От этого жида доктора, — перебил его мафиози, — мы знаем, что остались еще двое: посол в Лондоне и адмирал, который возглавляет Объединенный комитет начальников штабов. Не хотите приплюсовать их к премии?

— Может быть, попозже, Луис, но не сейчас. Они оба знают очень мало, им ничего не известно о финансовых операциях. Бартон думает, что мы что-то вроде ультраконсервативного ветеранского лобби, возникшего после вьетнамского позора; для него это — правовая граница, за которую он ни в коем случае не перейдет, — его можно понять: сильные патриотические чувства и все такое. Эткинсон просто богатый дилетант; он делает то, что ему говорят, но не знает ни зачем, ни для кого. Он сделает все, что угодно, лишь бы удержаться при Сент-Джеймском дворе; связь он поддерживал только с Тигартеном... Кон-клин наткнулся на золотую жилу, когда он вышел на Суэйна, Армбрустера, Тигартена и, само собой, Десоула, но эти двое — всего лишь витрина, хотя и вполне респектабельная. Я даже удивляюсь, как они вообще попали в эту компанию.

— Когда это выяснится, я сообщу вам об этом бесплатно.

— Да? — Адвокат приподнял бровь.

— Это дело времени. Что у вас еще?

— Две вещи — обе очень важные. Первая — это совет! Я дарю его вам. Избавьтесь от своего нынешнего дружка. Он ходит в такие места, где ему не следует бывать, и швыряется деньгами, как дешевка. Мне сообщили, что он хватается своими связями в высоких сферах. Нам неизвестно, о чем еще он болтает, знает ли он что-то или дошел своим умом, но это нас беспокоит. Мне кажется, это должно беспокоить и вас.

— Il prostitute![82] — прорычал Луис, стукнув кулаком по дивану. — Il pinguino![83] Считайте, что он уже труп.

— Расцениваю вашу реакцию как благодарность. Второе дело более важное, во всяком случае для нас. Я имею в виду эпизод с Суэйном. В его доме был дневник, который наш человек в Манассасе не смог найти. Дневник стоял на полке, у него был такой же переплет, как у остальных книг в этом ряду. Человек, который взял его, хорошо знал, что берет.

— И что требуется?

— Садовник был вашим человеком. Его внедрили туда, чтобы он выполнил задание, и ему сообщили только один номер для связи, который был безопасен, а именно: номер телефона Десоула.

— Дальше?

— Для того чтобы выполнить задание — обеспечить достоверность самоубийства, он должен был изучить привычки Суэйна. Вы говорили мне об этом с тошнотворными подробностями, когда требовали свой умопомрачительный гонорар. Не так уж трудно представить себе: ваш человек подглядывает за Суэйном в его кабинете и видит, что генерал постоянно берет с полки одну и ту же книгу, что-то записывает в нее и ставит на место. Это должно было заинтересовать его: вероятно, книга представляет определенную ценность. Почему бы ее не взять? Я бы наверняка взял, вы бы тоже. Так где дневник?

Мафиози медленно поднялся и с угрозой произнес:

— Послушай, адвокат, ты много чего напридумывал, чтобы сделать такой вывод... Но у нас нет этой книги, и я объясню тебе почему! Если бы у меня было хоть что-то записанное на бумаге, при помощи чего я смог бы поджарить твою задницу, я швырнул бы дневник прямо сейчас тебе в лицо, capisce?

— Твои слова не лишены логики, — заявил холеный адвокат, положив ногу на ногу, между тем как возмущенный Луис уселся на диван. — Фланнаган, — прибавил правовед с Уолл-Стрит. — Да... разумеется, это Фланнаган. Он и его сука-парикмахерша должны были чем-то подстраховать себя... Это на них похоже, и у меня словно камень с души свалился. Но они не смогут воспользоваться дневником не засветившись. Примите мои извинения, Луис.

— Теперь у вас все?

— Кажется, да.

— Тогда возвращаюсь к жиду психиатру.

— А что с ним такое?

— Как я уже говорил, он дорогого стоит.

— Без начинки, по-моему, его цена — сущая безделица.

— Как бы не так, — отпарировал Луис. — Я говорил Армбрустеру до того, как он сам стал для вас помехой, что и у нас есть доктора. Специалисты в своем деле, и среди них такие, которые изучают реакции двигательных нервов и «форсируемых ментальных реакций при условии внешнего управления», — это я специально заучил. Эффект — как от выстрела в голову, только без всякой там крови.

— Думаю, в этом что-то есть.

— Можете поставить в заклад свой загородный дом. Мы переводим этого еврея в одно местечко в Пенсильвании... Что-то типа санатория, где лечат от алкоголизма и вправляют мозги только самым богатым... Вы понимаете, о чем я?

— Думаю, понимаю. Великолепное медицинское оборудование, вышколенный персонал, прекрасные специалисты, территория охраняется...

— Ну, ясно, понимаете. Много вашего брата прошло через это заведение...

— Продолжайте, — прервал его адвокат, взглянув на золотой «Ролекс». — У меня не так уж много времени.