Ультиматум Борна - Роберт Ладлэм

Ответ был только один, и это буквально бесило его. Вероятно, она думает, что он может перейти грань, как это случилось в Гонконге. Тогда только ей удалось вернуть его в нормальное состояние. Она вернула его к реальности пугающих полуправд и полувоспоминаний, к реальности проходящих мгновений, которые ей самой приходилось постоянно переживать во время их совместной жизни. Бог свидетель, он обожал ее! И тот факт, что сейчас она приняла это нелепое решение, еще больше подстегивал его чувства — в этом было столько самоотречения, столько... самопожертвования. В Гонконге бывали моменты, когда он буквально молил о смерти, только бы избавиться от чувства вины, которое охватывало его при мысли, что он заставляет ее жить в столь опасном мире. Это чувство всегда было с ним, но теперь стареющий человек внутри его естества ощущает тревогу за своих детей. Шакал — это проклятие их жизни — должен быть вычеркнут из их судьбы. Неужели она не понимает этого и не может оставить его один на один с Шакалом!

Вероятно, не может. Она летит в Париж не для того, чтобы бороться за его жизнь, — она уверена в жизнестойкости Джейсона Борна. Она летит для того, чтобы спасти его разум. Я справлюсь с этим, Мари. Я могу это и сделаю!

Бернардин, промелькнуло в его сознании, он должен помочь. Второе бюро могло бы засечь Мари в Орли или в аэропорте де Голля. Поселить под охраной в каком-нибудь отеле и вдолбить ей в голову, что никому не известно, где он находится. Джейсон сбежал с моста Сольферино на набережную Тюильри и бросился к первому попавшемуся телефону-автомату.

— Вы сможете это? — спросил Борн. — У нее только один действительный паспорт — американский, а не канадский...

— Я попытаюсь сделать это, — ответил Бернардин, — не прибегая к помощи Второго бюро. Не знаю, насколько просветил вас Святой Алекс, но сейчас мой статус консультанта недействителен; думаю, что даже мой рабочий стол успели выбросить из окна...

— Проклятие!

— Merde в тройной степени, mon ami. На набережной д'Орсэ хотят сжечь мои подштанники и меня вместе с ними; и если бы не кое-какая информация о нескольких депутатах парламента, которой я располагаю, они, без сомнения, отправили бы меня на гильотину.

— А может, стоит подкинуть немного деньжат иммиграционным чиновникам?

— Лучше, если я буду действовать в своем бывшем официальном статусе, — будем надеяться, что Второе бюро не станет спешить с рекламой своих неудач. Как ее полное имя?

— Мари Элиза Сен-Жак-Уэбб.

— Ах да, припоминаю, — по крайней мере Сен-Жак, — живо откликнулся Бернардин. — Известный канадский экономист. Во всех газетах были ее фотографии. La belle mademoiselle[85].

— Она вполне могла обойтись без подобной рекламы.

— Конечно.

— Алекс ничего не говорил о Моррисе Панове?

— О вашем друге-докторе?

— Да.

— Увы, ничего.

— Дьявол!!!

— Послушайте, Борн, сейчас вам надо думать о себе.

— Понимаю.

— Вы возьмете машину?

— Стоит ли?

— На вашем месте я бы не стал этого делать. Все-таки по платежному поручению ее могли проследить до меня... Есть определенный риск, хотя и незначительный.

— Согласен. Я купил план метро. Воспользуюсь подземкой... Когда вам позвонить?

— Дайте мне часов пять... Как говорит наш Святой, ваша жена могла вылететь из нескольких аэропортов. Для того, чтобы получить списки всех пассажиров, необходимо некоторое время.

— Обратите внимание на утренние рейсы. Она вряд ли станет подделывать паспорт...

— По мнению Алекса, не следует недооценивать Мари Элизу Сен-Жак. Он даже заговорил по-французски и сказал, что она formidable[86].

— Одно могу сказать, она непредсказуема.

— Qu'est-ce que c'est?[87]

— Она — большой оригинал, и хватит об этом.

— А вы?

— Я иду в метро. Уже стемнело. Позвоню после полуночи.

— Bonne chance[88].

— Merci.

Борн вышел из телефонной будки, отчетливо представляя, что надо делать. Он заковылял вниз по набережной: повязка на ноге заставляла его ступать так, будто у него повреждено колено. Он вышел к станции метро возле Тюильри. Ему надо было доехать до остановки «Гавр-Комартэн» и там пересесть на пригородную электричку, идущую в северном направлении мимо Сен-Дени-Базилик в Аржантей. Аржантей — городок, основанный Карлом Великим четырнадцать столетий тому назад по соседству с женским монастырем. Теперь в этом городе располагалась резиденция убийцы, жестокость которого не уступала кровожадности воинов тех варварских времен. Злодеяния, вершившиеся их окровавленными мечами то на одном поле брани, то на другом, венчались, как и в наше время, праздниками и освящением в сумраке величественных соборов.

Кафе «Сердце солдата» располагалось в переулке, заканчивающемся тупиком. За углом располагались цеха давным-давно закрытого завода, выцветшая вывеска которого извещала, что когда-то здесь процветало металлургическое производство. Ни в одном телефонном справочнике кафе «Сердце солдата» не упоминалось. Поэтому Борну пришлось разыскивать кафе, расспрашивая прохожих и объясняя, что ему срочно нужен туалет. Обшарпанные дома и грязные улицы свидетельствовали, что он на правильном пути.

Борн стоял в темном узком переулке, прислонившись к шершавой кирпичной стене какого-то строения, напротив входа в кафе. Над дверью красными квадратными буквами было написано: «Le Coeur du Soldat». Когда время от времени открывалась дверь, на улицу вылетали обрывки военных маршей; посетители явно не походили на завсегдатаев салонов высокой моды. Борн, чиркнув о кирпич спичкой, прикурил тонкую черную сигару и захромал к двери.

Если бы не французская речь и оглушительная музыка, это кафе вполне можно было принять за портовый бар в Палермо, подумал Борн, продираясь сквозь толпу посетителей к стойке; прищурившись, он рыскал глазами по сторонам, примечая все вокруг; одновременно он спросил себя: когда же это я успел побывать в Палермо?..

Здоровенный мужик в рыжевато-коричневой рубашке поднялся со стула возле стойки, Джейсон проскользнул на его место. В плечо ему неожиданно вцепилась рука, похожая на клешню. Перехватив клешню, Борн резко вывернул запястье, откинул стул в сторону и встал во весь рост.

— В чем дело? — спокойно, но достаточно громко спросил он по-французски.

— Это мое место, свинья! Мне просто пора отлить!

— Может, когда ты вернешься, мне надо будет сходить, — сказал Джейсон, не отводя глаз и продолжая сжимать запястье этого человека; эффективность захвата усиливалась тем, что большой палец давил на нерв.

— Ах ты, инвалид чертов!.. — проскрипел мужчина, стараясь не морщиться. — С калеками я не связываюсь...

— Вот что я предлагаю, — заметил Борн, отпуская палец. — Ты возвращаешься, мы меняемся, и я ставлю тебе выпивку всякий раз, когда ты даешь передышку моей ноге, о'кей?

Взглянув на Джейсона, мужик криво ухмыльнулся.

— Эй, да ты, оказывается, нормальный парень.

— Не такой уж нормальный, но связываться не собираюсь. Судя по твоей комплекции, тебе ничего не стоит размазать меня по стене... — Борн отпустил мускулистую руку «коричневой рубашки».

— Это как сказать, — сказал мужик, потирая кисть. — Сиди, сиди! Пойду отолью, а когда вернусь, я ставлю выпивку. По тебе не скажешь, что ты набит франками.

— Как говорится, внешность обманчива, — ответил Джейсон, присаживаясь. — У меня есть шмотки и получше, только мой друг, с которым я должен встретиться здесь, не советовал их надевать... Я недавно вернулся из Африки. Тренировал дикарей... Так что с монетой нормально...

В металлической, оглушающей военной музыке раздался удар медных тарелок, одновременно «коричневая рубашка» оторопело уставился на Борна.

— Из Африки?! — не дал договорить он. — Я так и знал! Это же приемчики ЛПН...

В памяти Хамелеона вспыхнула аббревиатура ЛПН — Legion Patria Nostra. Французский Иностранный легион, сформированный из наемников со всего мира. Он не имел в виду легион, но это несомненно подойдет.

— Боже ты мой, ты тоже? — спросил он, якобы удивившись.

— La Legion etrangere! Легион — вот наша родина!

— Ну надо же, мать твою!

— Мы не кричим о себе на всех перекрестках... Разумеется, нам завидуют, потому что мы самые лучшие и платили нам соответственно, но здесь собираются свои ребята. Солдаты!

— Ты когда уволился из Легиона? — спросил Борн.

— А, девять лет назад! Меня вышвырнули из-за лишнего веса еще До того, как я успел записаться на второй срок. Они были правы и, возможно, спасли мне жизнь. Я из Бельгии, капрал.

— А меня уволили месяц назад, раньше, чем истек мой первый срок. Дали знать себя раны, полученные в Анголе, да еще они заподозрили, что на самом деле я старше, чем значилось в бумагах. Даже за лечение не заплатили... — Боже, как легко текут слова, подумал Борн.

— Говоришь, Ангола? Разве мы были там?! О чем же, интересно, Думают на набережной д'Орсэ?