Чертог Белой Ночи - Мария Казанцева

поежилась, ощущая приближение магии Рейна, словно холод пробрал до костей. Глубокий хрип, с которым обычно звучал его голос, сейчас, в тишине закутка огромной коммуналки, заставил ее вздрогнуть.

– Какую? – спросил он.

– Все, – ответила она.

Он принялся снимать коробки и составлять их на пол. Две самые большие остались у входа, а те, что были поменьше, рядом, одна на другой. Рейн сел боком в дверном проеме и пододвинул к себе одну из них. Некоторое время, пока он перебирал ее содержимое, между ним и Ярой застыло напряженное молчание. Оно даже затянулось, ведь Рейн всегда проявлял жадный интерес ко всему, чего не понимал. Наверное, он был из тех, кого можно свести с ума загадкой без ответа.

– Значит, ты ничего не помнишь? – все-таки не выдержал он.

– Ну, не совсем… Например, я помню, что ты не всегда такой упырь.

Следом за быстрой улыбкой в его темных глазах треснул лед.

– Я серьезно. Даже имени своего?

– Я думаю, что имя настоящее, но даже если это и не так, то благодаря тебе я теперь уверена, что это не проблема. Ты же обходишься Рейном, и Пятницы тебе достаточно.

Одна из коробок доверху была забита старыми снимками, сваленными вместе. Некоторые были смяты и разрисованы, другие порваны. Яра высыпала их на пол и принялась раскладывать. Ей на глаза попалась фотография, где братья стоят рядом с мужчиной в спортивном зале. У обоих боксерские перчатки и такие довольные лица, что она и сама невольно улыбнулась. Рейн оставил пластинки в большой коробке и подвинулся, чтобы взглянуть на ее находку.

– Это ваш отец?

– Нет, с ним встречалась наша мать. – Он забрал снимок. – Продержался дольше всех. Купил нас с Максом, и мы много лет бесплатно занимались у него тайским боксом. Остальных ухажеров мы старательно сливали.

– А настоящий отец был?

– Был, конечно. – Рейн положил фотографию в стопку к другим. – Только, когда мы спрашивали о нем, у матери сразу такой взгляд становился… – Он замолчал, подбирая слова. – Знаешь, аж кровь стыла.

– Мне кажется, я хорошо понимаю, о чем ты, – сдерживая улыбку, произнесла она.

Он открыл еще коробку и достал из нее маленькое зеркало, полупустой флакон духов и стопку нотных тетрадей. Пока он разглядывал их страницы, Яра разложила почти все снимки, среди которых находила столько трогательных моментов, что ком подступал к горлу. Калейдоскоп фрагментов из их детства заканчивался школьными фотографиями.

Она закрыла разобранную коробку и отодвинула ее в сторону, принимаясь за следующую, в которой было еще больше снимков, но уже совсем других. На них была темноволосая девушка. Невероятно харизматичная и такая разная на всех фотографиях, что невозможно было отвести взгляд. Рейн завис над ее руками, разбирающими снимки, и на несколько минут она его потеряла. Продолжая перебирать их, Яра скоро наткнулась на домашнюю фотографию с двумя младенцами на руках.

– Ей было девятнадцать, когда она нас родила, – тихо произнес он, но что-то тяжелое и болезненное в его голосе заставило ее сердце сжаться.

– Я думала, что Макс старше.

– Он возомнил себя старшим братом только потому, что первым занял место у выхода.

– Красивая, – проговорила Яра. – Ясно, почему Макс такой хмурый, а ты самодовольный засранец.

– И почему же? – Рейн принял этот выпад.

– Спорим, она в тебе души не чаяла, мамин сын?

– Не любить меня сильнее было невозможно, – с гордостью признался он. – Тягаться со мной у Макса выходило плохо, и он вечно вытворял что-нибудь, а потом получал от матери.

– Правда? – удивилась Яра.

– Чистейшая. Он всех учителей доводил. Первый начал пить, курить и встречаться с девчонками. На моей памяти у него даже постоянной не было никогда. Хотя нет. Были, но сразу две. – Рейн многозначительно посмотрел на нее: – Это он сейчас пытается на всех впечатление произвести.

– Как бы там ни было, в этом он утер тебе нос, – проговорила Яра и взяла одну из открытых нотных тетрадей, лежавших на полу. На первой странице убористым неразборчивым почерком была написана дата 20 октября. – Смотри.

– Да, я видел. Китайский алфавит понятнее. Не представляю, как там вообще можно что-то разобрать.

Записи были в форме коротких абзацев из нескольких предложений, но слова походили на старые телефонные провода, а усмотреть какое-либо сходство в их завитках было почти невозможно. Рейн что-то сказал про гитару и поднялся, собираясь вернуть разобранные коробки обратно, но Яра так и застряла взглядом на первом абзаце, разгадывая его смысл.

Через несколько минут она вслух прочитала первые предложения:

– «Я легко нахожу общий язык со струнами, но бумага для меня непростой собеседник. Теперь мне нужна ее помощь, потому что происходят странные вещи. Все чаще я оказываюсь там, где не должна быть, и не помню, как попала туда. Короткие или длинные временные отрезки бесследно стираются из памяти. Сегодня я нашла возможную причину этих провалов».

Яра подняла голову и увидела пару волчьих глаз прямо напротив. Широкие темные брови повелительно сдвинулись, и с тонких губ сорвалось одно лишь слово, взявшее ее в заложники:

– Читай.

– «Пару месяцев назад к нам в музыкальный магазин зашел парень. Я хорошо запомнила его, потому что потом он приходил еще много раз: высокий брюнет со стальными глазами и приятной улыбкой. Он представился Виктором и сказал, что его интересуют коллекционные издания пластинок.

Через несколько недель мне стало понятно, что его интересует не только музыка. Он приходил ко мне. Не сразу, но он сказал об этом прямо. В его голосе я тогда услышала пугающую самоуверенность и ответила, что он мне неинтересен.

Этот ответ его не устроил. Он все так же заглядывал в магазин, и один раз я даже видела его на концерте нашей группы в компании странно одетых ребят с татуировками.

Две недели назад началось странное: когда появляется Виктор, голова перестает быть ясной. Он приходит обычно перед закрытием магазина, мы говорим о музыке, а потом я не помню, как оказываюсь дома. В надежде, что эти строки не дадут мне свихнуться, я решила делать короткие записи каждый раз, когда почувствую провал в памяти».

3 ноября.

«Сегодня обсуждали Хендрикса и Клуб 27, в который теперь можно включить и Кобейна. Перед тем как я закрыла магазин, Виктор спрашивал, часто ли наша группа дает концерты, и сказал, что ему очень понравился мой голос.

На улице шел сильный дождь, и он предложил проводить меня до метро. Дома я оказалась только сейчас, в половине третьего ночи, и сразу решила записать, что помню».

9 ноября.

«У него отличный музыкальный вкус. С удовольствием слушаю, что он советует, но все еще не могу без страха смотреть ему в глаза. За ним словно тянется пугающий шлейф чего-то разрушительного. Когда он приходит, я только и думаю о том, чтобы эта катастрофа обошла меня стороной, а потом