Невеста по фотографии - Ли Кым-и

две кружки кофе.

– Он несколько дней молчал, а вчера сказал, что у него есть разговор, и неожиданно сообщил, что идет в армию, – донесся голос убитой горем мамы.

– На днях все молодые американцы в центре города объявили, что пойдут в армию. Чонхо – тоже юноша. И все же тебе ни в коем случае нельзя его отправлять! – настаивала тетя, которая выслушивала нас внимательнее, чем мама, и всегда была на нашей стороне в случае конфликтов с родителями.

– Я весь день его вчера сдерживала и говорила ему. Он наотрез отказывается слушать и отца, и меня. Хончжу, ты поговори с ним. Он хоть тебя слушает, – голос мамы звучал напряженно.

Как говорила мама, первой, кому брат рассказал о своей любви и о расставании, была тетя. Если бы мама узнала, то расстроилась бы, но я понимала брата. Мы выросли, видя, как мама страдает без отца. Мы думали, что с его возвращением ее муки кончатся, но мама по-прежнему тащила на себе груз этой жизни. Брат, видимо, не смог рассказать маме о том, что влюбился, или о том, как ему больно от разрыва. Если мама делала все для брата, то и брат тоже ставил маму превыше всего.

Обычно, когда я наблюдала за ними, меня разрывали пополам противоречивые чувства. Мне было, с одной стороны, обидно, а с другой – я завидовала тому, что мама, что бы ни случилось, прежде всего думала о брате. Я чувствовала несправедливость в том, что она отправила брата в университет на материк, а мне ехать запретила. Тем не менее, вспоминая об ожиданиях, взваленных на плечи брата как на первенца, я думала, что это и к лучшему, что меня не ставят на первое место. При мысли, что решение Дэвида, который никогда не изменяет своим словам, – это не импульс и не блеф, я забеспокоилась еще сильнее.

Когда я вошла с подносом в гостиную, брат уже спустился вниз. Лицо у него было опухшее. Отец сидел на софе, которую использовал во время работы, а мама с тетей – напротив на диване. Поставив чай и кофе на стол, я села на стул рядом с диваном. Постояв немного, брат сел на свободное место рядом с папой на софу.

– Давайте немного все успокоимся и выпьем чаю!

После слов тети Роуз все, словно марионетки, которыми за ниточки управляет тетя, взяли свои кружки и стали медленно пить. В гостиной раздавалось лишь звяканье кружек и прихлебывание. В этом безмолвии мама и отец желали, чтобы тетя отговорила брата, а Дэвид хотел, чтобы тетя убедила родителей. Будто осознавая свою значимую роль, тетя начала, откашлявшись:

– Чонхо, выйдя замуж за Чарли, я-то тоже стала наполовину американкой, но не суть. Ты проучишься еще один семестр, закончишь университет и устроишься на работу, почём же ты решил ввязаться в эту американскую войну? Ты хоть знаешь, какие черти энти японцы? Ты только посмотри, как они разбомбили Пёрл-Харбор! Подонки! Не поддавайся энтим мыслям, измени решение и останься!

Брат не отвечал. Он всегда таким был. Если я, протестуя, кричала и выплескивала эмоции, то брат тихо добивался своего. Собравшись с силами, мама сказала:

– Ты знаешь, отчего погиб твой дед? Он вступил в повстанческую армию, сражался против японцев и умер, когда мне было девять лет. И мой старший брат тоже погиб в стычке с японским полицейским. Отправив меня замуж так далеко, моя мать желала мне спокойной жизни там, где не будет японцев.

Я слышала это впервые. Мама говорила, что я, как и она, была единственной дочкой среди братьев, но когда она сообщила, что ее старший брат умер, я еще сильнее почувствовала, что дело не к добру. По правде говоря, все это время я стыдилась того, что моя мама была невестой по фотографии. Я думала, что она была бедной чосонской девушкой, проданной сюда за деньги, поэтому подробно ее не расспрашивала. А сколько вообще горьких историй хранится в мамином сердце? Когда мама завела разговор о своей Родине, я вспомнила о Сонхве, которая там жила, но быстро стерла ее образ.

– Да что там, она приехала в такую даль, а твой отец уехал, чтобы присоединиться к Движению за независимость. Только, пожалуй, я и небо знаем, как твоя мама все эти десять лет жила, как страдала! – вмешалась тетя, хотя знала, что мать совершенно не хотела рассказывать о своих страданиях.

Отец незаметно отвел взгляд.

– Хватит и того, что мой отец отдал стране жизнь, а мой муж – ногу! Я не смогу отдать и детей! Покудова земля не покроет мне глаз, не смогу! – с твердой уверенностью сказала мама.

– Да, Дэвид, считай, что ты спасаешь свою маму, и измени свое решение! Я слышала, в Чосоне японцы тоже отправляют молодежь на войну. У меня сердце не на месте оттого, что не знаю, отправят ли туды моего Сонгиля, но ежель и ты пойдешь, я с ума сойду. Дэвид, ежель ты пойдешь на войну, ты будешь стреляться и сражаться с моим Сонгилем! Но Сонгиль – мой сын, и ты тоже мне как сын! Энто же сродни войне между братьями! Можно ли такое допустить? – говорила тетя Роуз со слезами на глазах.

Мама тоже вытирала слезы. Вот почему тетя вела себя как сумасшедшая, услышав о том, что брат пойдет в армию. Взгляды мамы и тети остановились на отце, который все это время сидел безмолвно. Казалось, что он окончательно запутался.

Отношения брата и отца всегда были какими-то неловкими. Даже встречаясь после долгого перерыва, они почти между собой не разговаривали. Отец вернулся, когда брату было тринадцать лет: болезненный возраст был в самом разгаре. Тем не менее тогда отец не делал должных попыток понять чувства детей, которые долго жили вдали от него, или сблизиться с ними. Как только мы переехали в Коко Хед, брат поселился у тети, поэтому сократить дистанцию с отцом у него времени не было. Поступив в университет, он приезжал домой всего лишь раза два в год и так же, как я, наблюдал за отцом со стороны, не имея возможности проникнуться к нему сожалением. И все же мне хотелось, чтобы отец сказал своему сыну какие-нибудь слова. Нужно было как-то остановить брата. Как только мама, тетя и я посмотрели на отца как на последнюю нашу надежду, он будто через силу начал говорить:

– Я оставил маленького тебя и твою маму и поехал в Китай, чтобы передать своим детям независимый Чосон. Я думал, что это важнее и значимей, чем забота о семье и мое благополучие. Мне больно оттого, что я не добился независимости и вернулся больным, но я, как и твоя мама, не хочу больше жертв ради