Невеста по фотографии - Ли Кым-и

все вместе в школу, а по воскресеньям в зависимости от конфессии родителей посещали церковь либо верхней, либо нижней деревни. По-английски эти церкви назывались Up Church и Down Church соответственно. Казалось, что во всей округе только наша семья и семейство тети Роуз не ходили в церковь. Сходив на Пасху с одной подружкой в Up Church, а на Рождество с другой в Down Church, я завидовала детям, которые посещают церковь вместе с родителями, потому что, когда я пришла туда одна только на праздники, на меня косо смотрели.

Сначала отца позвали в церковь нижней деревни. Мы красиво оделись и отправились в церковь. Тетя Роуз пошла с нами. Шагая вместе с родителями, я чувствовала себя уверенней. Сев в первом ряду, мы ждали речь отца. Организации Движения за независимость в Маньчжурии так же, как и в Вахиаве, разделились на фракции. Отец долго рассказывал и о Тхоныйбу, Объединенном справедливом правительстве, и о Чхамыйбу, Народно-политическом правительстве. Последней организацией, к которой присоединился отец, была Чосонская революционная армия. Он также объяснил, как была создана эта организация. Заскучав, я начала осматриваться по сторонам. Дети зевали и ерзали. Меня это обеспокоило, и я пожелала, чтобы отец быстрее перешел к рассказу о том, как его ранили в ногу при нападении на японский отряд.

Чосонская революционная армия, насчитывавшая десять тысяч человек, не только сражалась с японскими войсками, но также взрывала японские приказы и железные дороги и чинила расправу над группировками пособников японского режима. Ее бойцы сражались как отдельно, так и в сотрудничестве с китайской армией. В 1929 году они одержали крупную победу в битве в уезде Люхэ. Именно в этой битве отцу прострелили ногу. Когда отец заговорил об этом, я навострила уши в ожидании истории о славных подвигах, однако на этом все и закончилось. Он был всего лишь одним из многочисленных солдат Движения за независимость, а не главным его героем. И все же люди аплодировали, когда он упомянул, что был ранен сам и залечил рану. Домой отец вернулся из-за ранения и развившейся от длительной жизни в холодном и сухом климате астмы.

Когда отец сказал, что ему стыдно и неспокойно на душе за то, что он вернулся домой, так и не увидев независимости Родины, присутствующие тут же закричали, что он не должен так говорить, и от души стали ему аплодировать. Послышались возгласы «Аминь!», а некоторые даже не сдержали слез. Я хоть и нервничала за отца каждый раз, когда он прерывал речь кашлем, но гордилась им за то, что он сорвал аплодисменты.

Однако в церкви верхней деревни ситуация была другой. Когда кто-то назвал Пак Ёнмана предателем, отец раскритиковал Ли Сынмана. В церкви началась суматоха, и мама с Майклом на руках и тетей выбежали из церкви, вытащив за собой отца. Брат же вытянул вслед за ними плачущую меня.

После этого отец покончил с этой деятельностью и стал помогать в прачечной. Я же вечно путалась в том, какие чувства мне надо испытывать к отцу: стыдиться, жалеть его или гордиться им.

Через семь месяцев после возвращения отца домой мы уехали из Вахиавы – места, где я родилась и выросла. Мне не хотелось покидать родные края и прощаться с друзьями. Тем более что приходилось расстаться с тетей Роуз, которая переезжала в Гонолулу. Было чрезвычайно грустно не видеть больше тетиной красивой одежды, аксессуаров и туалетного столика, заваленного разной косметикой.

Мама шила красивые наряды для других, но сама весь год, как школьница форму, носила лишь белую кофту с белой или черной юбкой. Из аксессуаров у нее было лишь видавшее виды серебряное кольцо, которое она называла обручальным. Когда мне сказали, что нам непременно нужно переехать, я надеялась, что мы вслед за тетей поедем в Гонолулу, мама откроет ателье и будет шить красивую одежду. Но мне сообщили, что мы отправимся в деревню под названием Коко Хед на крайнем юге Оаху и станем разводить гвоздики.

Мама собиралась покинуть Вахиаву, в которой жили в основном члены Товарищеского общества Ли Сынмана, и переехать туда, где отец смог бы вылечить тело и душу. Она говорила, что погода в Коко Хед лучше, чем в Вахиаве. У детей же никакого права выбора не было.

Всей семьей мы залезли с чемоданами в кузов грузовика. Меня не привлекали ни ферма, ни деревня, поэтому всю дорогу я плакала, предлагая вернуться в Вахиаву. Я хотела, чтобы Майкл заплакал вместе со мной, поэтому щипала его, но он был в восторге оттого, что впервые в жизни ехал в грузовике. Дэвид же сидел с угрюмой миной поодаль от меня, будто бы и не родной. Из-за учебы в школе он скоро должен был переехать к тете Роуз, поэтому переезд в Коко Хед для него ничего не значил. Подумав, что только мне обидно из-за этой ситуации, я разревелась еще сильнее.

– А ну-ка перестань! Такие капризы ни к чему не приведут! Держись крепче, а то упадешь! – злилась на меня мама, держа на руках Майкла.

Надув губы, я нарочно ни за что не держалась. Если бы этим можно было остановить переезд, то я бы с удовольствием выпала из грузовика и что-нибудь себе сломала.

– Упрямством она вся в тебя, так что не шуми. Чинчжу, в Коко Хед ты найдешь новых друзей, так что прекрати плакать.

Смутившись, что отец встал на мою сторону, на что я коротко ответила по-английски:

– Don’t call me that, I’m Pearl[29].

Мне тоже хотелось жить у тети Роуз. Мама сказала, что тетя вместе с Чарли, который закончил службу, открыли бизнес по аренде жилья на улице Панчбоул. Купив здание с множеством комнат, они будут сдавать их в аренду после ремонта. Бизнес процветал, и тетя, купив соседнее здание, открыла там ресторан. Тот самый ресторан, который находится на первом этаже дома, в котором я сейчас живу. Единственная муниципальная средняя школа, Мак-Кинли хай скул, была в Гонолулу, и из Коко Хед добираться, как говорили, было сложно. Я очень завидовала брату, который поедет к тете Роуз и будет ходить в школу, поэтому с нетерпением ждала момента, когда поскорее вырасту и стану ученицей средних классов.

Показалась гора Коко Хед. Она была похожа на расколовшийся пополам перевернутый кокос. В отличие от Вахиавы, где горы виднелись издалека, здесь высокие хребты были близко и обступали деревню, будто ограда. Устав плакать, я прекратила на минутку, но снова бросилась в слезы, как только грузовик въехал на заросшую деревьями киаве, узкую и бугристую дорогу. Там не было ни магазинов, ни домов, поэтому мне казалось, что здесь должны жить лишь звери. Пока я плакала еще громче под предлогом, что деревья скребут ветками мне руки, показалось море – невиданный в Вахиаве