Невеста по фотографии - Ли Кым-и

день вслед за речью президента Рузвельта конгресс США объявил Японии войну, и молодые мужчины стали активно вступать в армию.

Куда ни пойди, везде только и говорили о Пёрл-Харборе. Наш учитель математики осудил Японию за атаку без объявления войны и заявил, что, будь он молод, вступил бы в войска. Видимо, поздно вспомнив о том, что в классе сидят дети из японской диаспоры, он подчеркнул, что все произошло из-за неверного решения командования японской армии и их правительства и что большинство японцев – добропорядочные люди и их вины в этом нет.

В процентном соотношении азиаты составляли большинство населения Гавайев, а самой многочисленной диаспорой среди них была японская. Как только началась американо-японская война, взрослые корейцы тут же пожелали скорейшего конца Японии, которая более тридцати лет попирала их Родину. Я совсем не интересовалась страной моих родителей, но меня раздражало, что мое имя, Пёрл, стало предметом насмешек. При виде меня мальчишки улыбались и подшучивали, что Пёрл захватили. А мне и до этого не нравилось мое имя. К моему великому счастью, мама не назвала меня Сапфир, Рубин, Золото, Бриллиант или другим драгоценным камнем, который ей нравился, и все же имя Жемчужина было таким же странным.

До самой средней школы я не встречала ни одного ребенка с подобным именем. Впервые я увидела имя Пёрл в романе «Алая буква» Натаниэля Готорна, который мы читали на уроках литературы. Это было имя дочери главной героини, она родила ее от священника, с которым у нее была тайная связь, – безрадостная, впрочем, ситуация. Если бы мама читала этот роман, она бы ни за что меня так не назвала.

Вторая известная мне Пёрл была первой американской писательницей, получившей Нобелевскую премию по литературе три года назад. До этого ее книга «Земля» была удостоена Пулитцеровской премии и входила в список обязательной литературы в школе. Ощутив гордость за то, что я тезка такой всемирно известной личности, я приступила к чтению, однако вскоре закрыла книгу. Ее персонажи – все невежественные работники из китайской деревни, а изъясняются изысканно и чересчур воспитанно. Ни один китаец в моем окружении так не выражается. Но больше всего меня раздражала главная героиня – уж слишком тоскливая. И тем не менее теперь меня называют Пёрл, которую разрушила вражеская атака! Если бы Питер не пресек эти подлые насмешки ребят, то я бы, наверное, совсем вышла из себя.

Именно так между мной и Питером возникли особые отношения. Оказалось, что он уже год как безответно в меня влюблен. То есть он любил меня еще до того, как я узнала о его существовании. Его дедушка, португалец по происхождению, приехал на Гавайи, как и мой, работать на сахарных плантациях. Как и многие переселенцы первого поколения, он перебрался в Калифорнию, где Питер родился и вырос (мама у него японка). Хотя он приехал на Гавайи из-за работы своего отца, сам он считает, что все это было ради встречи со мной. На что я ему отвечаю, что тогда японцы разбомбили Пёрл-Харбор ради нашей с ним встречи. Спустя две недели, как нас связала судьба, мы поцеловались и так сильно влюбились друг в друга, что стали строить совместные планы на будущее.

Первое в списке – продолжить учебу в одном и том же университете. Я уже решила, что пойду в Университет Висконсина в северо-центральной части материка. Питер же собирался поехать в Калифорнию, но сказал, что отправит заявление в выбранный мною университет. Чтобы поехать вместе в Висконсин, сперва нужно было решить мои проблемы. Мама хотела бы, чтобы я пошла в университет на Гавайях и стала преподавательницей. Точнее, она хотела заставить меня это сделать. Еще до отношений с Питером я уже сильно повздорила с мамой по этому поводу. Когда я приехала на каникулы на День благодарения и завела с ней этот разговор, она сильно разгорячилась и даже пригрозила мне, что, если я поступлю в тот университет, она перестанет считать меня своей дочерью.

– Дэвид поступил в UCLA[26], а мне почему нельзя? It’s my life. It’s none of your business![27] Я поеду в Висконсин!

Мама почти не говорит по-английски. Что поделать, если она всю жизнь прожила в корейском комьюнити. У меня родной язык английский, тем не менее я вполне прилично знаю чосонский. Ну разве что говорю не так хорошо, как понимаю на слух. Иногда, когда что-то идет не в мою пользу, я делаю вид, что не поняла, и все же ежедневное общение не составляет для меня никаких проблем. То, что у нас с мамой отличается родной язык, не доставляет нам неудобств. Ведь даже если бы мы общались с ней на одном языке, так или иначе наш разговор отцов и детей все равно бы не клеился. И все же мне очень тяжело с ней ругаться. Если я, оставив попытки найти нужные слова по-чосонски, перехожу на английский, ее лицо выражает такую обиду, будто я размахиваю перед ней оружием. В тот день я ругалась с ней, крича на разных языках, и в какой-то момент бросила разговор и выбежала из дома.

Я вернулась в дом тети Роуз. Я и не представляла, какая мне выпала удача – жить у нее из-за того, что школа находится далеко от дома. После того случая я не возвращалась четыре недели домой и решила, что и на рождественские каникулы тоже не поеду. Я собиралась при первой же возможности отправить заявление в университет по своему желанию – пусть это будет моим безмолвным протестом.

Наступили рождественские каникулы, и мама позвонила мне первая. Я надеялась, что она изменила свое решение. Однако она вела себя так, будто разговора об университете не было вовсе, сказав мне, чтобы я на каникулах хорошо присмотрела за тетей Роуз.

– Было б хорошо, коль вы приехали вдвоем, но, так как твоя тетя сказала, что не поедет, не возвращайся домой, а лучше останься с ней.

Подготовленный как запасное оружие план окончательно рухнул. Было грустно, что мама сказала не приезжать домой на Рождество. Разница между моим решением не приезжать и ее запретом была как между небом и землей.

Из письма с Родины тетя очень поздно узнала о смерти своей матери. Закрыв накануне Рождества ресторан, она пила шестой день подряд и, впав в сантименты, стала без умолку рассказывать о том, какая я была маленькой. Ей было все равно, даже если я делала вид, что не понимаю. Тетя была поглощена своей игрой, словно актриса, захваченная действом на сцене, несмотря на то что в качестве публики был всего один зритель. Благодаря всему этому я проводила наихудшее Рождество в своей жизни, потихоньку закипая, потому что мне было все сложнее это выносить.

– Пёрл,