Талтос - Энн Райс

— Морриган, прекрати петь! Я должна подумать, рассказать ей, как открываются двери. Мэри-Джейн, надави на маленькую волшебную кнопочку.

— Я знаю это. Входи.

Раздался рев электромотора, и с ржавым, скрипучим звуком ворота откатились в сторону.

— Послушай, Мона, я хочу спросить тебя о чем-то. Мне это нужно знать. Что будет, если это существо не сможет родиться, пока не умрешь ты?

— Ш-ш-ш-ш, прикуси язык, кузина! Роуан не умерла, не так ли, а она родила одного и другого! Я не умираю. Морриган мне не позволит.

«Нет, мама, я люблю тебя, ты нужна мне, мама. Никогда не говори о смерти. Когда ты говоришь о смерти, я чувствую запах смерти».

— Мэри-Джейн, лучшее место — Фонтевро? Ты в этом уверена? Учли ли мы все варианты? Возможно, какой-нибудь мотель поблизости…

— Послушай, там живет бабушка, а бабушке можно доверять полностью. И тот маленький мальчик, живущий у нее, сразу же смоется, как только я дам ему одну из бумажек в двадцать баксов.

— Но он не должен оставлять лодку на причале, чтобы никто другой…

— Нет, он не сделает этого, милая, не будь дурочкой. Он возьмет эту пирогу к себе домой! Он не оставит ее на причале. Он живет вверх по реке, недалеко от города. Сейчас ты сядь и отдохни. У нас хранится много вещей в тайниках в Фонтевро. У нас есть мансарда, сухая и теплая.

— О да, это было бы прекрасно.

— И когда утром взойдет солнце, оно осветит все окна в мансарде…

Мэри-Джейн ударила по тормозам. Они были уже у Джексон-авеню.

— Извини, дорогая, эта машина уж слишком мощная.

— Тебе тяжело с ней справляться? Боже, я никогда не сидела на этом месте, с целой проклятой комнатой позади. Это сверхъестественно, как управлять самолетом.

— Нет, у меня нет проблем! — Мэри-Джейн повернула на Сент-Чарльз-авеню. — Разве что с этими жуткими пьяными водителями из Нового Орлеана. Уже полночь, знаешь? Но ехать можно совершенно спокойно, особенно если тебе приходилось водить машину с восемнадцатью колесами, какая была у меня раньше.

— И где, черт подери, ты водила такую, Мэри-Джейн?

— В Аризоне, милая. Пришлось угнать грузовик, но это совсем другая история.

Морриган позвала ее, снова запела, но уже быстро и как-то гулко.

«Я не могу дождаться, когда увижу тебя, обниму тебя! Я люблю тебя больше за то, что ты есть. Ох, это судьба, Морриган. Эта любовь затмевает все, целый мир детской колыбели, погремушек и счастливых отцов. Да, в конце концов, он будет счастлив, когда придет к пониманию, что условия теперь изменились полностью…»

Мир вращался. Холодные ветры разгулялись по долине. Они танцевали вопреки ветрам, изо всех сил стараясь сохранить тепло. Почему тепло покинуло их? Разве эти места не были их родиной?

Эшлер сказал:

— Теперь наша родина здесь. Мы должны научиться переносить холод не хуже, чем тепло.

«Не позволяй им убивать меня, мама».

Морриган лежала, свернувшись в комочек, заполняя собой пузырь с жидкостью, волосы окутывали ее сверху и снизу, коленки она прижимала к глазам.

«Милая, что заставляет тебя думать, что кто-то может причинить тебе боль?»

«Я так думаю, потому что так думаешь ты, мама. Я знаю то, что знаешь ты».

— Ты разговариваешь со своим ребенком?

— Да, и он отвечает мне.

Ее глаза были закрыты, когда они выехали на скоростную дорогу.

— Теперь засни, дорогая. Мы пожираем милю за милей, милая. Эта штука идет на девяносто, и ты даже не чувствуешь этого.

— Не схлопочи штраф за это.

— Милая, неужели ты думаешь, что такая ведьма, как я, не сможет управиться с полицейским? Они даже не успеют заполнить квитанцию!

Мона засмеялась. Все прошло так хорошо, как только можно. И в самом деле, лучше быть не могло. А самое лучшее ждало их впереди.

21

Звонил колокол…

Он не спал по-настоящему, он планировал. Но, когда он занимался этим на границе между сном и бдением, Марклин видел образы ярче, усматривал возможности, которых не видел в других условиях.

Они поедут в Америку. Они захватят с собой каждую крупицу ценной информации, которую должны скопить. Черт с ними, со Стюартом и с Тессой. Стюарт бросил их. Стюарт разочаровал их в последний раз. Они унесут с собой воспоминания о Стюарте, веру Стюарта и его убежденность, благоговение Стюарта перед тайной. Но этим ограничится все, что им когда-нибудь понадобится от Стюарта

Они устроятся в Новом Орлеане, снимут маленькую квартиру и начнут проводить систематические наблюдения за Мэйфейрскими ведьмами. На это занятие могут уйти годы. Но у них обоих были деньги. У Марклина были деньги настоящие, а Томми владел воображаемыми суммами, выражавшимися во многих миллионах. Пока за все платил Томми. Но Марклин был в состоянии содержать себя, и проблем не было. А для семей можно было придумать какие-нибудь отговорки, вроде внеочередных отпусков, выделяемых для научных исследований. Или, например, они могли поступить на курсы в ближайшие университеты. Не имело значения.

Когда они смогут снова наблюдать за Мэйфейрами, их забавы продолжатся.

Колокол. Боже милостивый, этот колокол…

Мэйфейрские ведьмы. Он желал бы оказаться теперь в Риджент-парке, располагая всеми файлами. Все эти картины, последние отчеты Эрона, все ксерокопии. Майкл Карри. Прочесть многочисленные отчеты Эрона о Майкле Карри. Это человек, от которого мог родиться монстр. Это человек, которого Лэшер выбрал в детстве. Отчеты Эрона, поспешные, взволнованные, полные тревоги, не оставляли сомнений на сей счет.

Может ли обычный человек овладеть могуществом ведьмы? Ох, если бы дело заключалось только в соглашении с дьяволом! Если бы вливания крови ведьмы было достаточно, чтобы дать ему телепатические возможности! Чистая чепуха, более чем вероятно. Но подумать только о могуществе этой пары: Роуан Мэйфейр, доктор и ведьма, и Майкл Карри, от которого родится великолепное животное.

Кто назвал его великолепным животным? Был ли это Стюарт? Будь проклят ты, Стюарт. Ты бежал, словно подстреленная утка Ты оставил нас, Стюарт, даже не удостоив телефонного звонка, поспешного слова расставания, без намека, где и когда мы сможем увидеться.

Обойдемся и без Стюарта. Кстати, об Эроне. Как им раздобыть бумаги у его новой жены в Америке?

Ладно, все зависит от одного обстоятельства. Они должны уехать отсюда с безукоризненной репутацией. Они должны попросить разрешение на отъезд, не вызвав ни малейшего подозрения.

Он резко открыл глаза. Необходимо выбраться отсюда поскорее. Нет желания проводить здесь ни одной лишней минуты. Но здесь был колокол. Он должен был служить сигналом к богослужению о погибших.

«Прислушайся к нему, погребальный звон, ужасающий, раздирающий нервы звук».

— Просыпайся, Томми, — сказал он.

Томми, развалившись в кресле возле стола, храпел, крошечная капля слюны висела на подбородке. Его тяжелые очки в черепаховой оправе сползли на кончик круглого носа.

— Томми, это колокол.

Марклин сел, как мог, оправил на себе одежду. Выбрался из кровати.

Он потряс Томми за плечо.

На миг на лице Томми появилось ошеломленное, обиженное выражение только что проснувшегося человека, затем к нему вернулось сознание.

— Да, это колокол, — спокойно сказал он и провел пальцами по взлохмаченным рыжим волосам. — Наконец этот колокол.

Они по очереди вымыли лица. Марклин оторвал кусок салфетки, нанес на него зубную пасту Томми и протер этим зубы. Ему нужно было побриться, но времени для этого уже не оставалось. Им нужно было дойти до Риджент-парка, забрать все и лететь в Америку первым же рейсом.

— Оставлять прошение об отпуске — черт с два! — сказал он. — Я отправляюсь, просто ухожу отсюда Я не хочу возвращаться в свою комнату, чтобы упаковать багаж. Я исчезаю отсюда немедленно. К черту всякие церемонии.

— Не глупи, — пробормотал Томми. — Мы скажем только то, что должны сказать. И узнаем все, что сможем узнать. А затем уедем в более подходящее и менее подозрительное время.

— Проклятье!

Раздался стук в дверь.

— Мы уже идем! — сказал Томми, слегка подняв брови. Он оправил свой твидовый пиджак. Он выглядел одновременно рассеянным и взволнованным.

Собственный шерстяной блейзер Марклина был жутко скомкан. И он потерял где-то галстук. Ладно, рубашка нормально смотрелась со свитером. Должна выглядеть нормально, не так ли? Галстук, возможно, остался в машине. Он сорвал его, когда гнал машину в первый раз. Он не должен никогда возвращаться назад.

— Три минуты, — произнес голос за дверью. Кто-то из пожилых. Все здесь, должно быть, забито ими.

— Знаешь, — сказал Марклин, — все они казались мне невыносимыми, даже когда я считал себя преданным послушником. Теперь я считаю их просто возмутительными. Разбудить человека в четыре часа утра… Боже праведный, теперь уже почти пять… Для богослужения о погибших. Это настолько же глупо, как те современные друиды, одетые в простыни, проводящие в Стоунхендже обряды в день летнего солнцестояния, — или когда, черт возьми, они это делают? Я предоставлю тебе возможность сказать надлежащие слова за нас обоих. Я буду ждать в машине.