Талтос - Энн Райс

— Черт с тобой. — Томми провел несколько раз расческой по сухим волосам. Бесполезно.

Они вышли из комнаты вместе, Томми остановился, чтобы запереть дверь. В холле, как и следовало ожидать, было холодно.

— Ладно, ты можешь это сделать, если хочешь, — сказал Марклин. — Но я не вернусь обратно. Они могут пользоваться всем, что я оставил в этой комнате.

— Это было бы совершенно глупо. Ты запакуй вещи, как если бы уезжал по нормальным причинам. Почему, черт возьми, так нельзя?

— Я не могу оставаться здесь.

— А что будет, если ты проглядишь что-нибудь в своей комнате — такое, что разоблачит все наше дело?

— Нет. Уверен, ничего подобного не случится.

Коридоры и лестница опустели. Возможно, они оказались последними из послушников, услышавших звон колокола.

Мягкий шепот голосов поднимался с первого этажа. Когда они подошли к подножию лестницы, Марклин увидел, что там все обстояло хуже, чем он мог себе вообразить.

Только посмотреть на эти свечи повсюду. Каждый, абсолютно каждый одет в черное! Весь электрический свет был выключен. Тошнотворный поток теплого воздуха окружил их. Оба факела сияли ярким пламенем. Святые небеса! И они завесили крепом окна в доме.

— Ох, это чересчур роскошно! — шепнул Томми. — Почему никто не подсказал нам переодеться?

— От всего этого определенно тошнит, — сказал Марклин. — Учти, я даю им всего пять минут.

— Не будь проклятым идиотом, — сдавленно прошипел Томми. — Куда подевались остальные послушники? Я вижу везде только стариков, повсюду одни лишь старики.

Их всего было около сотни, стоящих или маленькими обособленными группами, или просто поодиночке возле стен, вдоль темных дубовых панелей. Седые волосы повсюду. Ладно, конечно, молодые члены тоже где-нибудь здесь.

— Пойдем, — сказал Томми, ущипнув Марклина за руку, и потянул его в холл.

На банкетном столе был накрыт великолепный ужин.

— Великий Боже, какой проклятый пир, — сказал Марклин. Его затошнило при виде жареных барашков и говядины, чаш с дымящимся картофелем и стопок, блестящих тарелок и серебряных вилок. — Да, они едят, они действительно едят! — прошептал он Томми.

Множество пожилых мужчин и женщин спокойно и медленно раскладывали еду по своим тарелкам. Джоан Кросс сидела в инвалидном кресле. Джоан рыдала. И здесь же восседал внушительный Тимоти Холлингшед, носитель бесчисленных титулов, явственно нарисованных на его породистом лице, надменный, как всегда, и без единого пенни в кармане.

Элвера передала сквозь толпу графин с красным вином. Бокалы стояли на серванте. «Наконец есть что-то, чем я бы мог воспользоваться, — подумал Марклин. — Я могу найти применение этому вину».

Внезапная мысль пришла ему в голову: скоро он будет свободен от всего этого, полетит самолетом в Америку, расслабится, скинет ботинки… Стюардесса будет предлагать ему ликер и изысканную еду. Дело всего нескольких часов.

Колокол продолжал звонить. Как долго будет продолжаться эта пытка? Несколько человек вблизи него разговаривали на итальянском, все сидевшие на короткой стороне стола были старые ворчливые британцы, друзья Эрона, в большинстве своем уже отошедшие от дел. И кроме того, там была молодая женщина — по крайней мере, казавшаяся молодой. Черные волосы и густо накрашенные веки и ресницы. Да, а когда присмотришься, можно заметить, что это были старшие члены, а не просто дряхлые старики. Там стоял Брайан Холловей из Амстердама, а рядом — анемичные лупоглазые братья-близнецы, работавшие в Риме.

Никто из них в действительности не смотрел ни на кого, тем не менее они говорили друг с другом. И в самом деле, обстановка была торжественная, но пиршественная. Отовсюду раздавался тихий шепот, поминали Эрона: Эрон такой, Эрон сякой… всегда обожали Эрона, всегда восхищались Эроном. Казалось, они полностью забыли о Маркусе — и хорошо сделали, подумал Марклин, особенно если бы знали, сколь дешево он был куплен.

— Пригубите немного вина, джентльмены, — спокойно проговорила Элвера. Она указала жестом на ряды хрустальных бокалов. Старинные фужеры. Все убранство старинное. Вот хотя бы эти античные серебряные вилки с глубокими инкрустациями или старая посуда, извлеченная из каких-то хранилищ, чтобы ее наполнили сливочной помадкой и мороженым.

— Нет, благодарю вас, — кратко сказал Томми. — Не могу есть, когда в руках держу тарелку и бокал.

Кто-то рассмеялся сквозь низкий гул шепота и бормотания. Другой голос вознесся над остальными. Джоан Кросс сидела в одиночестве в самом центре собравшихся, лбом опираясь на руку.

— Но о ком мы скорбим? — спросил Марклин шепотом. — О Маркусе или об Эроне?

Он должен был сказать хоть что-то. Свечи излучали раздражающий свет, хотя темнота плыла вокруг него. Он моргнул. Ему всегда нравился запах чистого воска, но этот был невыносимым. Полный абсурд.

Блейк и Талмадж разговаривали в углу на повышенных тонах. Холлингшед присоединился к ним. Насколько было известно Марклину, им всем было как следует за пятьдесят. Куда же подевались остальные послушники? Ни одного не видно. Не было даже Анслинга и Перри, надутых маленьких монстров. Что подсказывает ему собственный инстинкт? Что-то очень дурное, совсем дурное.

Марклин шел за Элверой, пытаясь удержать ее за локоть.

— Мы имеем право присутствовать здесь?

— Да, конечно, вы должны быть здесь, — ответила Элвера.

— Но мы не одеты.

— Не имеет значения. Вот, выпейте, пожалуйста.

На этот раз она подала ему бокал. Он отставил тарелку на длинный край стола, возможно нарушив этикет: никто не совершил ничего подобного. Боже! Какое изобилие! Здесь была огромная зажаренная кабанья голова с яблоком в пасти, молочные поросята в окружении фруктов на дымящихся серебряных блюдах. Смешанные ароматы мяса были превосходны, он не мог не признать этого. Он почувствовал голод! Какой абсурд!

Элвера вышла, но Натан Харберсон сидел очень близко к нему, смотря на него вниз со своего высокого древнего кресла.

— Орден всегда так поступает? — спросил Марклин. — Устраивает такой банкет, когда кто-нибудь умирает?

— У нас есть свои ритуалы, — сказал Натан Харберсон почти печальным тоном. — Мы очень старый орден. Мы серьезно относимся к своим обетам.

— Да, очень серьезно, — подхватил один из пучеглазых близнецов из Рима. Этот, кажется, был Энцо? Или его звали Родольфо? Марклин не мог вспомнить. Его глаза напоминали рыбьи: слишком большие, чтобы что-нибудь выражать, указывающие только на болезнь. Подумать только, она поразила их обоих. И когда оба они улыбались, что и происходило с ними сейчас, то выглядели просто кошмарно. Их лица были сморщенные, худощавые. Предполагалось, что между ними существует большое различие. Но в чем оно заключалось, Марклин не мог вспомнить.

— Существуют определенные исходные положения, — сказал Натан Харберсон, его бархатный баритон звучал несколько громче и, возможно, немного более доверительнее.

— И определенные вещи, — сказал Энцо, близнец, — которые среди нас не вызывают вопросов.

Тимоти Холлингшед придвинулся ближе и смотрел вдоль своего орлиного носа на Марклина, как делал всегда. У него были белые волосы, такие же густые, как у Эрона Марклину не нравился его вид. Это было все равно что смотреть на более жесткую версию Эрона, но выше ростом, нарочито элегантную. Боже, посмотрите на его кольца! Несомненно вульгарен, и каждый должен был знать его историю, насыщенную рассказами о сражениях, предательствах и о мести. «Когда мы сможем уйти отсюда? Когда все это закончится?»

— Да, мы считаем некоторые темы священными, — говорил Тимоти, — даже вопреки тому, что мы столь малая нация.

Вернулась Элвера

— Да, дело не просто в традициях.

— Нет, — сказал высокий темноволосый человек с непроницаемо черными глазами и бронзовой кожей лица. Это вопрос глубокого нравственного убеждения, лояльности.

— И почитания, — подхватил Энцо. — Не забудьте о почитании.

— Единение, — добавила Элвера, глядя прямо на него. Но теперь уже все смотрели на него. — Что есть система ценностей, и как это должно быть защищено, во что бы то ни стало.

В комнату набилось еще больше народу; присутствовали только старшие члены. Предсказуемое нарастание пустых разговоров. Кто-то засмеялся снова. Неужели у людей не хватает такта, чтобы не смеяться?

Было что-то явно неправильное в этой ситуации. «Кажется, мы здесь единственные послушники, — подумал Марклин. — И куда подевался Томми?» Внезапно его охватила паника, он осознал, что потерял из виду Томми. Нет, он был здесь — поедал кисти винограда со стола, подобно некоему римскому плутократу. Следовало бы обладать большим чувством собственного достоинства, чтобы не делать ничего подобного.

Марклин быстро, неловко кивнул тем, кто столпился вокруг него, протолкнулся сквозь плотную массу мужчин и женщин и, чуть не споткнувшись о чью-то ногу, оказался наконец на стороне, где стоял Томми.