Миазмы. Трактат о сопротивлении материалов - Флавиус Арделян

в него, Клара заглядывает под грязный коричневый фартук и там, где должны быть мужские срамные части, не видит ничего, кроме лохмотьев кожи и израненной плоти, сочащейся кровью и гноем, как дохлая рыбина, давным-давно болтающаяся у берега. Нет! кричит Клара и рвется прочь. Мужчина ее отпускает, Клара делает несколько шагов, но колени подкашиваются, и она падает. Поворачивается и видит, как человек-личинка рассекает воздух палкой, которая опускается на ее череп. Темнеет в глазах, и Клара падает лицом в грязь, чувствуя запах своей засохшей мочи, пока не наступает тишина.

Картина вторая:

Пол в комнате завален игрушками. Из середины поднимаются четыре короткие ножки, прибитые к деревянному сиденью: стул. На стуле две женские ноги ведут к обнаженному стройному торсу; никто бы и не сказал, что этот плоский живот выносил троих детей (один умер после первого же глотка воздуха, другой – под деревом, рухнувшим в грозу, третья погружена в сон, подобный смерти, и вот она рядом, на кровати), впрочем, судя по глазам, она и сама не верит, что когда-то у нее было трое младенцев. Почти не обвисшая грудь блестит в ручьях слез. Длинное мускулистое тело заканчивается почти у потолка головой со стертым лицом, как у старой куклы, которой играли два поколения детей, и длинной шеей, вокруг которой женщина несколько мгновений назад затянула толстую, грубую петлю. Перед ней, у ног: кровать, на которой почти шесть суток спит ее дочь. Женщина пытается прочитать Вспоминание перед тем, как сделать свой последний шаг, но ничего не выходит. Усилия можно прочитать по губам: единственная строчка, вот и все, что она помнит. Повторяет ее два, три раза, потом делает шаг к дочери – и табурет падает среди игрушек. Большие, выпученные глаза устремляются на юницу, а та из одной становится двумя, из двух четырьмя, из четырех восемью, вскоре комната, пространство, разум и душа женщины заполняются спящими дочерями, которые вроде бы улыбаются, но улыбка эта не адресована никому. В тумане улыбки всегда чужие.

Нога Аламбика дергается под одеялом. Ему снится поселок, где все двери заперты, за окнами маячат расплывчатые лица в темных комнатах, на улице ни души. Но философ знает, что поселок живой, просто вся жизнь где-то там, за закрытыми дверями. Еще он знает, что местные чего-то очень боятся, и сам испытывает приглушенный страх, когда бежит по этим улицам; подозревает, что люди от него прячутся. Он начинает стучать, но никто не открывает. Ему жаль местных и жаль себя в своем одиночестве. Ему бы хотелось им сказать, что его бояться не надо. Достигнув конца поселка, он во сне переносится в его начало и вновь видит себя бредущим улица за улицей, стоящим подле какого-нибудь дома, чьих хозяева от него спрятались. Сон повторяется снова и снова, а потом внезапно меняется, но Аламбик по-прежнему бредет по улицам, мимо чужих дворов и людей, запершихся от страха, только теперь эти люди боятся его отца, его старого отца, на которого Аламбик чересчур похож, и жителям это известно. Он резко пробуждается и, оглядевшись, на миг испытывает ощущение, будто сам попал в один из тех домов в приснившемся поселке и боится выглянуть в окно, из тьмы во тьму, прячется от старого отца, который бродит снаружи, словно призрак, затерявшийся между двумя мирами, причем оба они нереальны.

Картина третья:

Ключ поворачивается в замочной скважине. Дверь заперта, дом спит. Вокруг кровати спящей девушки что-то движется. Легкие шаги любопытного мальчишки. Младший брат тихонько, на цыпочках обходит ложе сестры, подобно мышке, которая подбирается к объедкам. Ночью ток крови ускоряется, и это не дает мальчику сомкнуть глаз. Он снимает с сестры одеяло, обнажая ноги. Схватив подол ночной рубашки двумя пальцами, задирает его до пупка.

Глаза привыкают к темноте, и Аламбику удается вырваться из цепких объятий сна. Он в своей лавке, лежит на узкой кровати, Бомбаст греет ему ноги своим жирненьким и теплым пузом. Философ моргает несколько раз и потягивается, пытаясь стряхнуть липкую меланхолию, сковавшую конечности, лежащую на плечах тяжким грузом сразу же по пробуждении. Целый поселок его боится; целый поселок скрывается в страхе перед его отцом. Сидя во тьме, он пытается вспомнить, действительно ли похож на отца так сильно, как считали жители пригрезившегося поселка, и у него возникает ощущение, что что-то (или кто-то) наблюдает из углов комнаты. Он щурится и сосредотачивается на мраке впереди, и вот ему кажется, что чернота там-сям испещрена серыми пятнами, а позади этих теней в тенях среди теней проступает силуэт с головой коня на широких мужских плечах. Нет, этого не может быть, думает Аламбик, или воображение разыгралось, или он еще спит. Если бы в его комнате и впрямь было что-то, некое инородное тело, будто шип из иного мира, Бомбаст, славный старичок Бомбаст, наверняка бы залаял. Но нет, Бомбаст спокойно спит у его ног, теплый и довольный своим бытием. Аламбик игнорирует комок в горле и стук крови в висках, ложится вновь и закрывает глаза, зажмуривается покрепче. Напряженно прислушивается, словно забрасывает лот в самые дальние глубины окружающего пространства, прислушивается очень долго и в конце концов незаметно засыпает, так что о происходящем в комнате в это же самое время ни он, ни Бомбаст не знают совсем ничегошеньки, да и откуда им знать.

Картина четвертая:

Мужчина сидит, сгорбившись, на стуле рядом с кроватью спящей девушки. Молчаливый, сломленный, с устремленным в пустоту взглядом, он похож на гигантскую статую на берегу сонного моря, на маяк, с вершины которого спустился хранитель света и заблудился в сырых подземных коридорах, под берегом, под морским дном. И если бы кто-то сумел приложить ухо к картине, он, возможно, услышал бы отчаянные крики хранителя – хранительницы – света, доносящиеся из-под земли.

Клара просыпается, привязанная за руки и за ноги к столу, голая; над ней горят факелы. Она поднимает голову, окидывает подземелье взглядом, и тут же у стола возникает человек-личинка, поднимает с пола огромную банку, в которой в грязной воде плавают толстые головастики длиной с ножку младенца. Клара кричит и пытается вырваться из пут, но веревки слишком глубоко врезались в ее плоть, до самых сухожилий. Монстр кладет покрытую червями ладонь на живот девушки, ниже пупка, потом раздвигает ей бедра и упирается в них локтями, свободной рукой достает чудище из банки и запихивает девице между ног. Клара кричит громче, чувствуя влажную, вязкую прохладу, которая скользит по стенкам влагалища. Омерзение заполняет каждый закуток ее тела, которое разум рассекает