Мертвецы тоже люди - Елена Валерьевна Грозовская

вашей славою и вами… как нянька старая горжусь…

Я кисло улыбнулась родственнику.

«Понимаю, почему девицы штабелями укладываются перед дядей!»

Дядя опёрся локтем о спинку стула, цитируя великого Пушкина на чистом русском языке, и не сводил с меня глаз.

– С-слава богу, дядя, вы понимаете современную речь! А я-то боялась, что придётся изъясняться на древнерусском! – брякнула я.

– Как ты, дитя моё? – спросил дядя Горын с искренним сочувствием и протянул ко мне руки. – Устала небось, намаялась?

Лучше бы не спрашивал. Слёзы полились ручьём, я бросилась в дядины объятия, обильно орошая вышивку на плече солёным потоком.

«Что ж ты делаешь-то?» – фыркнул Аргиз, и дядя обратил на него испепеляющий взгляд.

– Садись, племянница, выпей сладкого вина… сразу полегчает, и голова от серы кружиться перестанет. – Горын щедро плеснул в бокалы рубинового нектара. – Тебе, Аргиз, не предлагаю присесть… Что ж ты не оборотился, мой бард? Коштей тебя одарил способностью превращаться в человека, когда пожелаешь.

Аргиз раздул ноздри:

– Одежды нет при себе… Не хочу девицу смущать.

– Ну там и смотреть-то особо не на что.

– Это ещё неизвестно, у кого есть на что посмотреть, – огрызнулся конь. – Взглядом-то не сверли, на меня это не действует.

Горын рассмеялся:

– Ты всё такой же зубоскал, Аргиз. Давно не виделись, мой бард, приятель.

– Давненько.

– Женился поди?

– Если б женился, на свадьбу позвал.

– Что ж ты, всё один да один? Али всё царевну свою ждёшь?

– Может, и жду.

– Смотри, не спали её в первую брачную ночь, демон! – Горын довольно рассмеялся.

От вина мне действительно полегчало. По телу разлилось тепло, и голова наполнилась звуками природы сверху. Я слышала, как птицы в шумящей листве ивняка пробуют голос и нежное журчание ручья по каменистому дну.

– Хорошо у вас тут, дядя. Ландышами пахнет! Листья шумят, птички поют…

«Ландышами! Листья шумят? Осень же! Листья облетели! Напилась?» – фыркнул Аргиз.

– Кто это, Коштей, между прочим? – Я проигнорировала возмущённое замечание Аргиза и сделала большой глоток.

Горын удивлённо посмотрел:

– Это же имя твоего отца… Коштей. По-русски так произносится. От слова «кошть», «кощь» или, по-вашему, «кость» [66]. А по-пуативински, «арэт». Пуативинский язык… на нём говорили жители Пуату во Франции. Арет Дьёнуар – Кость Чёрного Бога, Этернель – Бессмертный. Орэт Дёнуарович Этернель [67]. Так зовут его в Ноктисе. Но в Нави царя так никто не называет. Все в подземном царстве – от самой мелкой твари и кикиморы до верного демона Аргиза – зовут Этернеля Коштеем Бессмертным, царём Нави, Кощеем.

«Царь Нави!»

Я громко икнула:

– Бессмертным? Не стыдно вам врать, дядя? Хотите сказать, что мой отец – Кощей Бессмертный? То есть я его дочь? Василиса Кощеевна? Царевна? Враньё!!! Мой папа – профессор биологии, между прочим! Всемирно известный учёный!

– Не вижу здесь противоречия, – усмехнулся Горын.

– Всё! Мне пора домой! Пошли, Аргиз! Дядя, спасибо за вино и приятную беседу. Не подумайте, про волка я не забыла. Скину вам сегодня же в эту дырку… как только поймаю… даю слово.

Горын с Аргизом переглянулись, дядя нахмурился:

– Я всегда почитал тебя за терпимое отношение, уважение к инаковости, царевна. Ты должна принять всё как есть.

– Не хочу! И даю слово, не приму! Жить буду, как захочу сама, и вы оба мне не помешаете! А иначе превращу в ворон…

– В белых, – добавил Аргиз.

– Сейчас это не так просто, – прищурился Горын. – А если я возьму тебя в полон и сделаю женой? Ты подходишь мне – я с первого взгляда это понял, как только увидел тебя… Тогда предсказание Живы не исполнится, Кощей будет вечно прикован к камню, а ты никогда не встретишь суженого!

«Доигралась?» – фыркнул Аргиз.

Я попыталась встать со стула, но ноги не слушались. И руки повисли плетьми. С трудом удерживая равновесие, я хмуро смотрела на Горына.

– Ты опоил меня! И не собирался отпускать!

Горын сел напротив и ласково взглянул в лицо. Так кот смотрит на мышь, зажав в лапах.

– Почему же ты так плохо думаешь обо мне, царевна Василиса? Без эликсира ты была бы уже мертва. Я не лишён чести и каждому попавшему сюда даю шанс… перед тем, как съесть. – Змей пододвинул кованый сундук и достал новую пачку карт. – Но тебя я есть не стану. Проиграешь – останешься со мной, будешь любить и уважать, и, даю слово, не обижу. Выиграешь – отпущу. Думай быстрее, дочь царя – эликсир быстро действует.

«Гошпади!» – у меня уже и язык заплетался.

– Я шоглашна.

– Вот и умница. Угадаешь три карты подряд и свободна, как ветер.

– Што угадывачь-то? Машть, чвет?

– И масть, и цвет.

– Колода полная?

– Пятьдесят четыре карты.

Дальше всё произошло настолько быстро, что я и не поняла толком. Горын распечатал хрустящую пачку, перетасовал и положил на бархатную скатерть три карты из колоды рубашками вверх:

– Угадывай!

– Цвет… чёрная… чёрная… крашная… Машти. Дама пик… трефовый валет… червовый туш… – произнесла я, запинаясь. Язык того гляди онемеет.

Горын одну за другой перевернул карты.

«Угадала!» – услышала я вопль Аргиза.

В следующую секунду он схватил меня зубами за шиворот и, ввернувшись шурупом в отверстие в своде пещеры, вылетел наружу».

Глава 17

«Кънязь любитъ тя, зело-де любитъ…»

Мне снился сон.

«Я видела мужчину, склонившегося надо мной. Во сне он целовал меня жарко, обжигая горячим дыханием… Его силуэт таял, таял и исчез…

Я будто бы обрела крылья и перелетела через туевую аллею, вниз с холма, к опушке леса, где стоял дом Инкуба – секретаря профессора Этернеля.

Он вышел из опочивальни, привёл себя в порядок, причесался, умылся, одел расшитый, драгоценный кафтан, пристегнул к поясу полутораручный меч в золочёных ножнах.

Подошёл к столу, вынул из маленькой шкатулки два одинаковых медальона, взял один. Инкуб чуть поддел ногтем тонкую пластину, и крышечка медальона поднялась, открыв удивительный по красоте опал.

– Огонь-камень, принеси мне удачу! – прошептал юноша.

Улыбнулся, надел оба медальона.

Инкуб оседлал коня и не спеша поехал в Мельян-Дубу. У дворца он спешился, привязал лошадь и пошёл по гравийной дорожке. Он думал о мандрагоре, висевшей в мешке на луке седла, что хорошо бы завтра посадить её на место, бедолагу. Пусть растёт на старом месте, под дубом.

Инкуб ходил под огромной кроной, подыскивая подходящее место. За спиной послышались лёгкие шаги.

Юноша обернулся и увидел девочку лет семи в коротком, до колен, салатовом платьице, в белых гольфах и лаковых туфельках с перепонками. На головке девчушки переливался зелёными самоцветами маленький кокошник, под ним светлела туго заплетённая атласной лентой коса.

«Неужели… она!» – От