Мертвецы тоже люди - Елена Валерьевна Грозовская

настоем и полынью. Видать, в воницу Полянка ещё и толчёной яичной скорлупы и рог тура добавила – кожа горела огнём. Я бросился в реку. Вода казалась теперь тёплой, как в бане. Блаженно растянулся на зеркальной глади и лежал так, пока со стороны городской стены не раздалась звонкая, конная дробь.

Через лядину ехали всадники. Бессмертный, Горын, Ермий и Собота.

Я с сожалением вышел из брегальницы, не спеша натянул порты. Одёрнув власяницу, повязал золотого ужа вокруг пояса.

– Цела власяница, царевич? – спросил Бессмертный, поравнявшись со мной.

– Цела, государь, только меньше стала.

– Вижу, – Бессмертный бросил мне берестяной туесок с ишемом, – держи, согрейся.

– Вельми благодарствую, государь.

– Как водичка? – злорадно поинтересовался Собота.

– Как вукроп, боярин, – улыбнулся я.

– Босяк! Шишку не отморозь, – процедил сквозь зубы Собота.

Бессмертный тронул коня, и вновь я услышал слова Горына, обращенные к царю:

– Ты кормишь зверя, брат!

Я осушил туесок с мёдом и, шлёпая босыми пятками по сырой глине, побежал к дому Буривоя.

– Ну вот, теперь можно и баньку принять!

Кузнец Буривой рассказал, что было, когда Индра вышла из комнаты после волхования.

Утром третьего дни кузнец принёс стольнику Соботе новый парадный меч и случайно оказался в разгаре событий. Пришёл в хоромы боярские, а те как раз напротив царских палат. Только он меч достал, как во дворе вой и плач поднялся. Бежит Индра, кричит благим матом:

– Убили меня, бедную! Убили, горемычную! Убивец проклятый! Погоубу [64] навёл на меня! Взять его, стража! В поруб, окаянного!

Собота и Буривой на крыльцо выскочили, за кинжалы схватились. Смотреть на Индру было страшно. Лицо от носа до подбородка синее, пухлое, глаза заплыли, а бородавка с кулак выросла. Уж на что Буривой не робкого десятка и то перекрестился, через левое плечо заплевался: «Чур меня, Чур, сбереги!»

– Тут тебя волокиши потащили через торжок и на чёрный двор к допросу. К столбу привязали и, ну, охаживать оловяницей. Били свинцовым прутом, пока ты в беспамятство не впал, а потом бросили в поруб. Ты держался молодцом, только постанывал. Я успел заметить сверху, когда венцы закладывали, как ты на спину перевернулся – жив, значит! И побежал к мятьльнику [65]. Мол, так и так, «врачьба бо сие, а не злодейство»! Надо бы сообщить Бессмертному. А он мне, мол, Бессмертный на охоте, должен вернуться на днях. А как вернётся, разберёмся.

И вот сегодня утром на рассвете вернулся Бессмертный. Мятьльник с Буривоем в ноги кидаются, челобитную подают. Тот прочёл, аж лицом почернел: подать мне мальчишку! А боярин Собота ему отвечает, что всё по закону, всё по Правде – Индра имеет право наказать убивцу своей рукою в отсутствие государя, и ходу делу назад нет. И рассказывает, в каком сейчас состоянии Индра, что слегла и третий день не встаёт со смертного одра.

Государь задумался. После раздумий говорит:

– Идёмте к Индре!

Пошли на женскую половину, в Индрины покои. Там тишина, по углам мамки и бабки подвывают, слуги, как мыши, шмыгают по стенам.

Бессмертный двери в легальню отворил, вошёл тихо. Лежит Индра на одре и стонет, горемычная:

– Кончаюсь я, государь мой… убили меня… без ножа зарезали… злодейство учинили… расправу лютую-у-у!

Бессмертный нахмурился, взглянул на Индру. Подходит ближе, наклоняется и спрашивает:

– Где же твоя бородавка, Индра?

Ключница глаза распахнула, за лицо схватилась, и будто ветром её с ложа сдуло. Она кинулась к зерцалу, глядит и не верит: лицо чистое, гладкое, розовое, как у младенца, бородавки нет, как и не было никогда.

– Как же это? Надысь ещё была, – пробормотала Индра, а потом как взвизгнет: – Сжечь!!! Сжечь надо!

Ключница дико вскрикнула и стала рыскать по полу, искать что-то на карачках. Перевернула всю постель и нашла сухой лепесток на тоненькой ниточке – то, что осталось от бородавки, и с криком выбежала из спальни.

– Помешалась баба, – проводил недоумённым взглядом ключницу Бессмертный.

– А на личико-то ничего стала и станом зело стройна, – заметил Собота.

Буривой ухмыльнулся в пышную бороду:

– Слышишь, сынок, теперь на Индре – хоть женись!

Но я уже не слышал его. Я спал так крепко, как ещё никогда в жизни.

Через месяц принесла Индра череп и перстень.

Перстень – простой, высокий, с широкой, зернёной золотой оправой вокруг отполированной кипенно-белой кости, с выпуклой резьбой в виде чёрного крылатого коня из блестящего ахатиса. Для прочности внутри перстень залит свинцом. Простотой печатка производила не меньшее впечатление, чем кубок из черепа роскошью.

– Для того чтобы кубок и перстень силу сохраняли, в то время как ты пользуешься ими, ты не должен носить ничего дороже по ценности их. Так что выбирай: или одежды из аксамита да бархата, расшитые самоцветами да жемчугом, или сила волшебная в оберегах твоих, – предупредила Индра.

Я надел печатку и оглядел заштопанную власяницу:

– Выбирать мне нечего, как видишь, госпожа Индра.

– Дай срок, всё будет, царевич. Сила в тебе великая дремлет… Разбуди её…

К тринадцати годам, когда в возраст вошёл, стал бегать за Бессмертным оруженосцем. Тогда же состоялась моя первая сеча, и получил я рану в живот. Вскоре, поправившись, во дворце встретил я вещунью, бессмертную Живу, и сказала она мне:

– Родился ты в Чертоге Коня… Сего дня новое имя получишь и коня… Во вторник через сорок сороков закончатся испытания… От твоей дуды враги вспять побегут… В лето 7505-е встретишь в Лукоморье прекрасную весту! В лето 7511-е веста твоя превратится в невесту! В лето 7514-е возьмёшь невесту за себя! Но только прежде убьёшь её отца!

В тот день Жива не только мне судьбу предсказала, но и Бессмертному тоже. Мол, примет смерть он от жениха своей дочери.

Все удивлялись, как же, мол, так: нет у Бессмертного детей, ни сына, ни дочери…

Но не было случая, чтобы предсказание Живы не сбывалось.

Встретил я прекрасную весту, полюбил горячо, всем сердцем. Но оказалась она царской дочкой, Кощеевной, что скрывал царь ото всех много лет. Не суждено нам было быть вместе. На мою беду, узнал о моей любви Бессмертный, разлучил нас. Наложил заклятье страшное, что быть мне Аргизом-конём, пока не найду зелье оборотное, оминум, что превратит меня из бессмертного демона в человека смертного. Лишь смертным я смогу жениться на его дочери. Но прежде он, непобедимый царь Нави, сразится со мной и посмотрит, чья возьмёт.

– Знай, Аргиз, – сказал он мне, – в облике человеческом не узнает тебя царевна. Изменится и внешность твоя, и голос. Из чёрного ты станешь белым, а если скажешь невесте подсказку какую, то вновь станешь бессмертным, и не видать тебе царевны как своих