Силуэты минувшего - Георгий Алексеевич Римский-Корсаков

на многие десятки километров вдоль реки Вороны. Позднее там скрывались орды бандита Антонова. Скрываться в лесу пришлось целую неделю. Родные носили им пищу в условленное место. Тюрьма в городе наполнилась «буржуазией».

Любопытно, что когда в городе буйствовали матросы, в то же время ротмистр Эвальд формировал полки Красной армии, куда призывал вступать и наших офицеров. Начавшаяся в государстве анархия – мать порядка, не знала, что хотела ее левая рука и что делала правая. Гусаков – Белорусский гусар – был женат на Аносовой, племяннице Н.И. Муралова, командующего московским округом, но и он прятался в лесу.

Поезд, в котором я ехал, шел только до Грязей. Там пришлось прожить четыре дня. Уехать нормальным порядком, т.е. взяв билет в пассажирский поезд, было невозможно. Чудовищные толпы солдат и штатских людей ожидали проходящие поезда, желая ехать. Обычным способом, т.е. через дверь вагона, сесть было невозможно. При помощи вооруженной охраны, которую мне дал комендант станции, прапорщик, нам удалось втиснуться в вагон поезда, идущего на Орел. Меня сажали охранники, действуя прикладами и угрожая толпе наганами.

Осмотревшись, я заметил в вагоне четырех человек, одетых в солдатские шинели и папахи. Они сидели смирно, не разговаривали между собой и несколько робко смотрели по сторонам. Я сразу признал в них переодетых немецких пленных, которые, по-видимому, пытались как-нибудь добраться до своих. Война была уже фактически закончена. Брестский мир подписан, и препятствовать им удирать из плена не было смысла. Еще запомнилась группа людей с большевистскими бородками. Они что-то читали и писали, и вслух произносили лозунги, как бы стараясь их лучше запомнить: «Мир хижинам – война дворцам! Мир без аннексий и контрибуций! Земля трудящимся! Национализация фабрик и заводов! Смерть буржуазии!» и т.п. Они ехали на съезд в Москву как делегаты.

Что я знал тогда о большевиках? Очень мало. Я знал, что есть у них Ленин, Троцкий, Н.И. Муралов – командующий московским военным округом, бывший московский губернский агроном, брат Варвары Ивановны Аносовой, жены директора банка в Борисоглебске. В их доме любили музыку, и я там играл с их дочерью в четыре руки. Младший их сын, Коля Аносов, позднее стал известным дирижером[54]. Этот Коля после Октября написал своему дяде, Н.И. Муралову, письмо, где просил его объяснить, чего хотят большевики? Муралов ответил. Его письмо мы все читали по много раз. На бумаге все было хорошо и гладко. «Большевики не людоеды и хотят справедливого устройства жизни», – писал он. По всему было видно, что письмо писал человек честный, гуманный, искренно верящий в торжество добра над злом. Письмо это оказало на нас влияние. Мы стали более терпимо относиться к большевикам и понимать их. Личность Муралова внушала уважение, также как и вся его последующая деятельность. Лично я искренно сожалел, когда он погиб в 1938 г., осужденный вместе с Пятаковым, Рыковым и Зиновьевым. На суде они «признали», что якобы при помощи поляков и немцев хотели свергнуть Сталина. В уплату за помощь они обещали полякам часть Белоруссии, а немцам прибалтийские области. Муралов в последнем слове признал этот план преступным, и заявил, что бороться со Сталиным надо было другими мерами.

От Ельца мы добрались до Москвы довольно свободно. Подъезжая к столице, мы услышали выстрелы, и когда поезд остановился на перроне Курского вокзала, то никто из вагона не выходил, ожидая, чтобы кончилась стрельба. Вдруг в вагоне появились вооруженные юнцы и стали выгонять всех, требуя скорее выбираться. Они орали, ругались и время от времени стреляли, не целясь. Это была вдохновляющая и запоминающая встреча с советской властью.

В трамвае какой-то господин сугубо интеллигентского вида возмущался: «Никогда Россия не знала такого позора. Не сегод ня, так завтра немцы будут в Москве, и мы будем им низко кланяться». С другого конца вагона раздался юношеский тенорок: «И поклонитесь. Так и надо. У них культура, наука, сила, а у нас тьма, невежество, грязь. Они нас научат, как надо жить». «Позор, позор, молодой человек» – шумел господин. Пока я слушал этот знаменательный диалог, у меня вытащили кошелек с деньгами! Их было не много, но все же… обидно. Так встретила меня революционная Москва.

Я не знал, где находится моя мать и поехал к дяде Александру Александровичу Римскому-Корсакову, который, приехав из Петрограда в Москву, поселился на квартире князя А.Д. Голицына на Спиридоновке, в доме кн. Долгорукой. Там же жила и моя сестра с мужем. Сам князь находился с семьей на Кавказе.

У дяди толпился всякий народ, из тех, кто надеялся, что через две недели большевиков уже не будет. Немцы придут в Москву, свергнут большевиков и «восстановят порядок». Дядя поддерживал в них эту уверенность. Много позднее я узнал, что дядюшка в это время собирал деньги для отправки их царской семье. Он отправлял в Свердловск также офицеров для «охраны» Романовых и организации их побега. Все это было крайне несерьезно, необдуманно и глупо. Но это была деятельность, так нужная тогда дяде, чтобы его никто не мог упрекнуть, что он ничего не сделал для спасения царя и его семьи. Вся эта деятельность прекратилась из-за вынужденного внезапного отъезда дяди из Москвы.

А Москва веселилась, как могла. Летние сады, парки процветали.

Одновременно произошел мятеж левых эсеров, убийство Мирбаха, ликвидация анархистов. Дело в том, что под видом анархистов стали делать налеты на богатых москвичей и бандиты, конечно одетые матросами. Надо было очистить город от преступных шаек. ЧК быстро расправилась с ними.

Я в это время уже жил с матерью и Вершиниными в Волочанове. Там было вполне спокойно и внешне ничего не изменилось, как будто никакой революции и не произошло. Так продолжалось до августа месяца 1918 г., когда неожиданно матери пришлось уехать из Волочанова, после того, как Колька Тростников, председатель Волоколамского совдепа, положил на маму контрибуцию в один миллион рублей.

В Волочанове был организован совхоз и Вершинин назначен его заведующим. Все наше домашнее имущество было роздано рабочим и служащим. Мать, когда уезжала, ничего не взяла с собой. Но вскоре и Вершинину пришлось уехать с Натусей из Волочанова, после того, как его предупредили добрые люди, что Тростников собирается его арестовать. По совету преданного ему кучера Станислава Седлецкого сначала Вершинин отправил партию своих вещей через станцию Княжьи Горы, а с женой Натусей уехал в Москву через Шаховскую. Так кончилась наша связь с Волочановым. Уехала к себе на родину в Венев наша няня Елена Ивановна и позднее умерла там в доме инвалидов. Уехала и Надине (Надежда Андреевна