Силуэты минувшего - Георгий Алексеевич Римский-Корсаков

созван полковой митинг, на котором было постановлено уволить или, как говорили – «свергнуть» Козлянинова и вернуть Мациевского. Ни старый, ни новый командир на митинге не присутствовали. Старшие офицеры безмолвствовали, а молодежь шумела. Узнав о митинге, Козлянинов, сидя у себя дома, очень волновался. Он боялся, что солдаты будут его бить. «И неужели с ними пойдет и Римский-Корсаков?» – говорил он. Но все обошлось весьма мирно. Была выбрана делегация, которую возглавлял, конечно, Любимов, и она объявила Козлянинову желание митинга, чтобы он сдал свою должность Мациевскому. Любимов был тут же сделан адъютантом полка вместо уехавшего Говорова, бывшего пажа и спортсмена.

Митинги продолжались. Поддерживали Временное правительство, воевать клялись до победного конца. Меня солдаты выбрали командиром 2-го эскадрона вместо уехавшего ротмистра Данилова, который заявил, что новые порядки ему не нравятся.

1-го мая была торжественная демонстрация. Наш полк принимал участие. Появились колонны с лозунгами, но большевистских еще не было. Меня и корнета Баженова (сына известного в Москве психиатра) очень заинтересовал плакат, который несли женщины. На нем были написаны четыре буквы: «С.М.В.О.» Мы долго смотрели на него и старались расшифровать. Наконец Баженов подъехал к женщинам и спросил их о таинственных буквах. Оказалось, что их надо читать так: «Сердца матерей в окопах». Нам было и смешно, и неловко, и немного жаль этих женщин.

В эти месяцы я плохо разбирался в политическом положении страны. Конечно, хотелось, чтобы Временное правительство удержалось и провело необходимые реформы, а главное, чтобы оно скорее закончило войну. Мне попалась какая-то газетка, кажется «Копейка», где очень обстоятельно было написано, что Германия ведет эту войну, чтобы заключить с Россией, в случае победы, выгодный торговый договор и, таким образом, русский народ умирает за интересы капиталистов. Это было ошеломляюще верно и просто.

Никто, конечно, не хотел победы Германии, но и не хотели больше воевать. Керенский, с его призывами к наступлению, казался жалким. Сам он не пользовался у нас, среди военных, никаким авторитетом. А вообще был полный сумбур в головах. Еще проездом через Москву, я вместе с А.А. Вершининым зашел в «Крестьянский союз». Он широко рекламировался в газетах как организация, наиболее полно выражающая интересы крестьянства. Мы поговорили с двумя типичными интеллигентами-«земцами». Они объяснили нам, что их Союз борется за справедливое распределение земли среди крестьян и за изъятие у помещиков «лишней земли». Порядок этого изъятия должно установить будущее Учредительное Собрание. По всему было ясно, что Союзом руководят правые эсеры.

Еще летом началась борьба партий за места в Учредительном Собрании. Наибольшее число сторонников имели эсеры – список № 5. За ними шли кадеты (партия Народной свободы), и ничтожно мало было голосов у социалистов, меньшевиков. Еще меньше в городе было тех, кто шел с большевиками. Их партия в Борисоглебске состояла из нескольких человек, в том числе – директора железнодорожного училища и страхового агента, которого наши офицеры знали по общественному городскому клубу, где он играл в карты. Все, что мы слышали о большевиках, нас пугало.

Председателем полкового совета был у нас солдат Козловский, эсер, очень симпатичный, гуманный и не глупый человек. Потом, не помню почему, его сменил корнет Белорусского гусарского полка Хосроев, из адвокатов. Это был хитрый и ловкий армянин, довольно ловко умевший примирять всякие разногласия. С Мациевским он играл в преферанс, а со мной в бридж, стараясь всем угодить, но надо сказать, что каких-нибудь серьезных конфликтов у нас в полку не возникало. Конечно, дисциплина расшаталась, и каждое приказание надо было сначала хорошо продумать, прежде чем отдавать. У меня в эскадроне была самая слабая дисциплина. Очень трудно мне было преодолевать влияние на солдат группы баптистов – эскадронных сапожников, анархистов по своим идейным установкам. При этом надо заметить, что до военной службы они были шахтеры, работали в Донбассе и, как говорили, меньше 100 и 200 руб. в месяц не зарабатывали. Когда раздался призыв большевиков – «штыки в землю», я поспешил их отправить домой. Уезжая из полка, они оделись в штатские костюмы и выглядели весьма солидно.

Приказ о снятии погон и отмены титулования «ваше благородие» и «ваше превосходительство» у нас выполнили без каких-либо недоразумений, тогда как во многих других воинских частях происходили бурные эксцессы.

Но вот подошел октябрь. Был получен приказ из Москвы выслать срочно один эскадрон кавалерии в поддержку московского гарнизона для борьбы с большевиками. Начались горячие дебаты в полковом совете: исполнять приказ или воздержаться? Если посылать, то кого? Какой эскадрон можно было считать достаточно подготовленным для такой операции? Голоса разделились, но все же большинство членов совета считало, что приказы надо выполнить. Но второй вопрос – кому ехать в Москву – вызвал полное замешательство. Ни один командир эскадрона не мог вполне поручиться за своих солдат, что они будут подчиняться приказам и проливать свою кровь за Временное правительство.

Но вот корнет Хакман, Рижский драгун, до войны московский адвокат, финн по национальности, объявил, что его эскадрон готов выполнить приказ Москвы. Все облегченно вздохнули. (Хакман А.А. был братом Лели Хакман, которую усыновили дядя Коля фон Мекк и тетя Анна. Позднее Леля вышла замуж за Н.С. Моисеева и умерла от болезни крови в 1930-х годах). Эскадрон Хакмана до Москвы не дошел. Узнав в пути, что Временного правительства больше не существует и в Москве установлена советская власть, Хакман благополучно вернулся с эскадроном в Борисоглебск.

Напряжение все нарастало. Жить становилось все тревожнее. Все больше приходилось слушать об эксцессах всякого рода. Вот на станции Грязи разнузданная толпа солдат во главе с шайкой матросов убила молодого князя Вяземского, гусара. Он был известный коннозаводчик. Жил в своей усадьбе и совсем не вовремя решил закрыть проезд мимо своего дома, для чего снял два небольших мостика через канавы. Проезжая дорога шла в объезд усадьбы, но крестьяне привыкли сокращать дорогу, проезжая через нее. Крестьянам это не понравилось, и у них с Вяземским начались такие ожесточенные споры, что он был вынужден уехать из усадьбы. И вот когда он приехал в Грязи, то в толпе солдат пронесся слух, что это приехал князь, который «мосты взрывает». Как, взрывает? Да, так, в самом деле. Что же это такое: князья мосты взрывают, а мы из-за этого страдаем. Бить его!

Комендант станции прапорщик Красильников (?) мне рассказывал, что он, желая спасти Вяземского, арестовал его и потом помог бежать. За ним устремилась толпа рассвирепевших солдат. Вяземский вбежал на второй этаж станции, где его схватили и выбросили в окно на штыки улюлюкающей толпы. Позднее на этой же станции