Вызволение сути - Михаил Израилевич Армалинский

сообщение о половой инфекции заморозило наши отношения. Это была не гонорея, а какая-та безобидная, но всё-таки требующая уничтожения букашка. Можно без труда предположить, что она перебралась ко мне от Ширали посредством С. Так я впервые опосредованно познакомился с Виктором Ширали.

Второе опосредованное знакомство с Ширали произошло с помощью другой девушки, имя которой я начисто забыл. Она училась в институте Культуры имени жены Ленина и приходила ко мне в течение дня, быстро раздевалась, ложилась на мой спальный диван, широко разводила колени, и я лизал ей клитор до её громокипящего оргазма. Чуть он начинался, мой язык ей становился нетерпим, и я сразу же вставлял в девушку хуй и устремлялся к своему оргазму на гребнях её остаточных спазм. Отдышавшись, девушка одевалась и уходила. Я предлагал проводить её до метро, но она категорически отказывалась, не желая, по-видимому, появляться со мной на людях. Она была девушкой высокой и, по-видимому, стеснялась парня, который на голову её ниже. К счастью, в постели, эта разница нивелировалась её жаждой оральных и прочих утех, которые я ей с удовольствием предоставлял.

Как-то зашла у нас речь о поэзии и поэтах, и сразу всплыл Ширали, который, как оказалось, не оправдал её половых надежд, несмотря на то, что ростом был с ней вровень. Она даже припомнила, как в её присутствии кто-то ударил поэта в лицо, и она продемонстрировала аудио эффект: “Тюк!”

Однажды эта девушка заболела (невенерически) и позвонила мне, что не сможет прийти на свидание, и когда я, из вежливости, предложил приехать навестить её, она, к моему удивлению, согласилась. Приехав, я застал её лежащей в постели с высокой температурой, глаза её блестели – я надеялся, что не от температуры, а от желания. Однако поблизости маячил её отец, и я не осмеливался приняться за привычное лечение. Девушка, тем не менее, выздоровела без моей помощи и снова приезжала ко мне за помощью, которая ей явно от меня требовалась. Я всегда радостно помогал девушкам и женщинам в этом важном деле, но я был, разумеется, не единственный помощник, и не только она одна нуждалась в моей помощи, и поэтому мы с ней вскоре тоже расстались.

Поэтическая и половая жизнь продолжалась, и я, как и прежде, не стремился познакомиться с Ширали, даже опосредованно.

Но вполне вероятно, что он, совокупляясь с очередной поклонницей, опосредованно знакомился со мной.

“Как хороши, как свежи были” наши посредницы между поэтами!

Марк Александрович Поповский

8 июля 1922 – 7 апреля 2004

Моё смехачество над Марком Поповским

Смысл разбирания архивов – вспоминать забытое и смеяться или грустить о нём. Я предпочитаю смеяться, тем более когда раскопанная мною переписка добавит уточняющие штрихи в изображения тех, кого третья волна русской литературной эмиграции вынесла на берег США.

Я воспроизведу мою смехотворно-поучительную переписку с Марком Поповским, о котором я узнал, читая его материалы в Новом Американце Довлатова.

Чтобы дать представление о Поповском, процитирую Александра Гениса (см. ниже), его соратника:

…приставил к Довлатову комиссара по серьезности. Им назначили солидного Поповского, которого в зависимости от его поведения мы звали то Марком, то Мраком Александровичем.

Поповский жил через дорогу от меня, и я часто заходил к нему за материалами.

– Мой отец, – в первую встречу сказал Марк Александрович, указывая на портрет бородатого мужчины, выглядевшего намного моложе самого Поповского.

– Не похож, – удивился я.

– Духовный отец, – пояснил он, – Александр Мень.

Как неофит Поповский любил христианство яростно и сумел развалить единственную действующую организацию Третьей волны – Союз ветеранов. К нам с Вайлем он относился, как к непородистым щенкам: снисходительно, но на Довлатова смотрел с удивлением, вслух поражаясь, когда Сергей упоминал Фолкнера или Кафку. Как раз этим мне Поповский нравился: он говорил, что думал, не всегда, а только начальству. Стремясь избавить газету от всего, за что ее любили читатели, Марк Александрович пытался нас урезонить и заменить узниками совести.51

Так вот этот Поповский после закрытия Нового Американца пробавлялся скучноватыми настырными статьями в различной эмигрантской периодике и даже пытался играть роль литературного критика. Так, в статье Десять книг одного года, растянувшейся на четыре полосы в двух номерах ежедневной нью-йоркской газеты Новое русское слово (от 8 ноября 1991 года) Поповский, невнятно пересказав содержание моей книги8,13, изъявлял недовольство тем, что “текст книги Армалинского таков, что привести его на страницах газеты попросту невозможно", а также и тем, что книга стоит дорого – 35 долларов.

Я так отреагировал в письме от 14 ноября 1991 года на Поповскую филологическую рецензию: "… то, что книга стоит дорого – радуйтесь, что она Вам бесплатно досталась."

И закончил я письмо такой угрозой: “Погодите, вот к новому году издам "Философию в будуаре” де Сада24, тогда поперхнётесь… слюной."

Через год, оправившись от возбуждения, вызванного моим романом, Поповский прислал мне анкету, обращаясь безымянно: "Уважаемый Коллега!". Этот вопросник он рассылал кому попало, а потом писал статейки о судьбах кое-каких писателей-эмигрантов, кто имел глупость заполнить вопросник.

Вот такое письмо я ему послал 19 декабря 1992

Ув. Кол.!

Получил Ваш безымянный вопросник и довожу до Вашего неведения, что интервью со мной стоит долларов, коих у Вас нет и не будет.

Вы ещё должны мне кучу "спасиб" за присылание бесплатных книг и кучу извинений за глупости, которые Вы понаписали про мой романище.

А также с тех пор, как Поповского поп попутал, и он отказался писать обещанную рецензию на "Мускулистую смерть"6, то мне с ним вообще не по пути.

С пожеланием Почемучке даровых ответов,

Михаил Армалинский

Тем временем мой папа, Израиль Давыдович Пельцман, основатель компании Peltsman Corporation, написал письмо Поповскому в ответ на его газетные призывы к эмигрантам рассказывать о своих деловых успехах. Папа мой был человеком честолюбивым, о его успехах писали американские журналы и делали телевизионные передачи, в том числе русское телевидение в Нью-Йорке. Но папе хотелось, чтоб о нём написал и Поповский. Папе было о чём рассказать.

Но в ответ он получил от Поповского кляузу на меня с полным отречением от всей нашей семьи:

22 января 1993

Уважаемый г-н Пельцман,

Получил Ваше письмо, свидетельствующее о Вашем несомненном таланте, трудолюбии и Вашей энергии. Рассказывать о таких людях всегда приятно и полезно. Но, извините, я этого делать не стану. Вы начинаете свое письмо словами:"Вся наша семья…" Могу ответить на это поговоркой: "В семье не без урода". Не далее как месяц назад Ваш сын Михаил прислал мне оскорбительное, издевательское, а попросту/хамское письмо только потому, что я однажды отказался писать положительную рецензию на его книгу "Мускулистая смерть”. Книги его, выпускаемые под псевдонимом "Михаил Армалинский" мне откровенно не нравятся. И не мне одному. А его трюк с "дневниками Пушкина" все порядочные