Если честно - Майкл Левитон

раз сделал так, что, проводя время со мной, любой должен был обращать внимание на себя самого, хотел он того или нет.

Обед с Чеховым

За восемь лет жизни в Нью-Йорке я успел несколько раз побывать звукорежиссером в разных барах и на вечеринках. Обычно я ставил пластинки со старым роком, соулом или джазом, а это неизбежно означало, что какие-то люди постоянно критиковали мой выбор музыки и просили включить что-нибудь другое.

Как-то раз я ставил музыку на танцевальной новогодней вечеринке, на которую собралось около четырехсот человек. В какой-то момент один молодой парень подошел ко мне и спросил, почему я не ставлю хип-хоп. Я ответил, что люблю хип-хоп, но специализируюсь на других жанрах. Но он не сдавался.

– Ну, большинство диджеев ставят хип-хоп, – недоумевал он. Я ответил, что понимаю его желание послушать хип-хоп, но всех остальных по большей части вполне устраивает старый добрый рок-н-ролл. В подтверждение своих слов я обвел рукой сотни танцевавших перед нами людей. Парень в ответ просто повторил:

– Но ведь большинство диджеев ставят хип-хоп.

В другой раз какая-то выпившая девушка просто попросила:

– А можешь поставить что-нибудь нормальное?

В эпоху честных деньков мне обычно крайне тяжело было отвязаться от таких людей. Мое нежелание вступать с ними в полемику, равно как и прямой отказ удовлетворить их требования, они обычно считали неуважением. Пару раз от меня требовали извинений, угрожали или даже приглашали выйти помахаться.

Зимой 2010 года я подрабатывал звукорежиссером один вечер через шесть в маленьком псевдовинтажном коктейльном баре с потрескавшимися зеркалами и обшарпанной мебелью. В первый же мой рабочий вечер там одна девушка заказала что-то из современного попа, хотя меня, естественно, нанимали ставить совсем другую музыку. Вместо старого проверенного метода отговорки на тему того, что я не принимаю заказы, я решил попытаться схитрить: я устроил целый спектакль, убеждая ее в том, что сам обожаю эту песню, но, к великому сожалению, не располагаю ее записью. Это была моя первая попытка сделать социальный намек. Однако девушка намека не поняла, воодушевилась и сказала, что запустит эту песню со своего плеера, если я подключу его к стереосистеме. Оказалось, что мне говорили правду – такое непонимание твоих намеков другими и впрямь неприятно и утомительно. Я чуть не вышел из роли, но все же сдержался и ответил просто, что имею право ставить только винил. Она в ответ рассмеялась и заявила, что я слишком строго придерживаюсь правил – ей явно казалось, что она производит веселое и приятное впечатление. Дальше я прибег к не единожды замеченному мной в исполнении самых разных людей методу ухода от проблемы путем переваливания вины на вымышленного человека – сказал, что я бы и рад поставить ее заказ, да только хозяин заведения, дескать, старпер и тормоз, слушающий исключительно старье, а вылетать с работы мне-де мучительно не хочется. Девушка порекомендовала сказать владельцу, что то, что нравится ему, не обязательно должно нравиться посетителям. Я уже видел очевидные плюсы свежеиспытанных мною тактик, но разговор упрямо не желал близиться к завершению. Все, что я ей говорил, лишь больше ее раззадоривало. Мне все это решительно надоело, так что я от отчаяния пошутил со скрытой издевкой:

– Кажется, это тебе стоит быть диджеем!

Она широко улыбнулась.

– И правда, – заявила она. – Из меня вышел бы отличный диджей!

Сказав так, она счастливо упорхнула обратно к своим подругам. Я видел, как она что-то воодушевленно им рассказывала, активно жестикулируя и указывая в мою сторону – очевидно, хвасталась им тем, как я только что посвятил ее в диджеи.

С тех пор каждый раз, как кто-то подходил к моему пульту, я улыбался и говорил исполненным теплотой и энтузиазмом голосом, что этому человеку стоит стать диджеем. И каждый раз человек уходил довольным. Я совершенно ошибочно полагал, что этим людям было хоть какое-то дело до музыки – нет, им просто нужно было общение и социальное признание. Мне постоянно приходилось напоминать себе о том, что крайне немногие люди по-настоящему сами верили в свои слова. А осознание своих желаний и истинных причин тех или иных своих действий доступно было вообще единицам. В итоге я вывел для себя еще одно правило:

✓ Не воспринимай слова окружающих всерьез – у них в голове бардак.

Когда я рассказал одной знакомой о своей новой тактике, она в ответ поделилась историей о том, как победила одну из своих проблем. Практически все мужчины, спрашивая о ее работе и слыша в ответ «художница», пускались в достаточно нудные и неприятные лекции на тему работы художником. Перебить или уйти не получалось – это только злило и оскорбляло собеседника. После череды неудачных экспериментов она все же нашла одну-единственную спасительную фразу:

– Откуда ты столько знаешь про изобразительное искусство?

Обычно после этого ее собеседник надувался от гордости, говорил что-нибудь абстрактное и отправлялся восвояси походкой победителя. Я поинтересовался, не бесит ли ее то, что все эти люди уходили, чувствуя себя настоящими экспертами.

– Бесит, – ответила она. – Но лучше так, чем ругаться или слушать, кивать головой и страдать.

Открыв для себя этот способ говорить людям то, что они хотят услышать, я решил сам попробовать его в действии – не для того, чтобы избежать неприятных разговоров, а для того, чтобы делать окружающих чуточку счастливее.

Как-то раз одна из учениц, бравших у меня уроки по детской литературе, написала книгу про одну маму, которая постоянно чувствовала себя недооцененной. Ее дети не благодарили ее, когда она подвозила их до школы или готовила еду, не замечали, сколько труда она вкладывала в планирование их дней рождения. И без телепатии легко было понять, что на самом деле героиней этой книжки была сама женщина, ее написавшая. Мама из книжки напоминала ее даже внешне. Она сдала мне рукопись, давая согласие на то, чтобы ее прочитали остальные ученики, и на поочередное обсуждение ее творения на занятии.

Будучи преподавателем, я чувствовал себя обязанным рассказать обо всем, что можно было исправить в лучшую сторону в работах моих учеников. В изначальной рукописи все внимание уделялось самой матери, а дети всего лишь упоминались вскользь пару раз. В итоге такая книга скорее устыдила бы читающего ее ребенка, а не развлекла. Это можно было исправить гротеском, описав, например, какое-нибудь преувеличенное до смешного самопожертвование со стороны матери и сделав так, чтобы дети вообще его не заметили. А можно было развернуть всю концепцию наоборот и написать об альтруистичном ребенке, чья мама никогда его не благодарила и не замечала его добрых поступков и его жертвенности.

Обычно комментарии к рукописям смешили моих учеников – как самих авторов, так и слушателей – но в тот раз я явно почувствовал, что та женщина, вероятно, любую критику своей героини восприняла