Мы разобьёмся как лёд - Айла Даде

слов, которые так много значат. И эти шаткие сани – не место для правдивых ответов. Для сложных признаний.

– Да, – буквально выдавливаю из себя, поскольку ложь застревает в горле.

Вокруг нас собачий холод, но меня бросает в пот. Его руки лежат между моими. Стоит лишь слегка пошевелиться, сделать минимальное движение, и я дотронусь до них. Странно, что самые короткие расстояния иногда оказываются непреодолимо большими.

И вот начинается. Сотрудница встаёт на полозья саней позади нас и подаёт сигнал собакам, после чего те приходят в движение. От страха у меня вырывается громкий вскрик, и я спиной чувствую, как смеётся Оскар.

– Что это был за писк только что? – Его дыхание возле уха посылает мурашки по телу. – Как мило, Гвендолин.

Я оказываюсь права. Всё в этой прогулке представляет смертельную опасность: и собаки, и узкие горные дорожки, и обрывы, и близость Оскара. В особенности близость Оскара.

От него пахнет снегом. Возможно, это окружающая среда, но я почти уверена, что это он, поскольку этот аромат несёт с собой ощущение тепла, а настоящий снег холодный. Оскар крепко держит меня. Ни разу не отпустил.

Собаки бегут по белым горным тропам, сани трясутся, и я должна бы, по правде говоря, визжать, но я смеюсь. В какой-то момент напряжение в моём теле спадает. Оно похоже на разогретый маршмеллоу. Чем дольше окутано теплом, тем сильнее размякает. Вот как я чувствую себя рядом с Оскаром. Как маршмеллоу.

Собаки вместе делают рискованный поворот. Сани покачиваются. Вот теперь я всё-таки кричу и впиваюсь пальцами в бёдра Оскара. Он смеётся. Это звучит чисто, счастливо и красиво. Звук соединяется с холодным воздухом сумерек и разливается по нему, но как минимум его четверть остаётся в моём сердце.

Заходящее за заснеженные ели солнце горит ярко оранжевым. Кажется, будто оно светит для меня. Этот момент светится для меня. Я ощущаю сильный трепет в районе желудка. Паразиты вернулись, но они больше не паразиты. Какая-то универсальная сила заставила их превратиться во влюблённых бабочек с трепещущими, украшенными глазками крылышками. В неоново-розовом цвете. Я не знала, что моё сердце готово к неоново-розовому, ведь вообще-то это не мой цвет, но теперь всё иначе. Теперь я хочу вечно хватать бёдра Оскара и думать о сладкой вате. Его мышцы состоят из сладкой липкой массы. Разноцветные подушки безопасности для Гвен.

Собаки тащат нас по тропинкам горы Сноумасс, а на наших глазах садится солнце. Мне хочется плакать, поскольку я не в силах устоять перед красотой момента. Мне хочется плакать, поскольку я счастлива, а это случается очень редко. Мне хочется плакать, поскольку я в объятиях Оскара, словно мы нечто большее. Хотя в действительности нет никакого «мы».

Поездка на санях пролетает слишком быстро. Мы возвращаемся к месту старта. От потрясающих лучей заходящего солнца больше ничего не осталось. Вольер с собаками освещают прожектора.

– Я уж думала, ты задохнулся, – говорю я, вылезая из саней и стряхивая с рукавов снег.

Оскар перекидывает ногу через узкую деревянную стойку и довольно улыбается.

– Почему это?

– Потому что я прижала тебя. – Я поглаживаю одного из хаски за ухом. – Мы неслись так быстро, что я всем телом прижимала тебя назад.

– Я почти не почувствовал. – Он сверкает глазами. – Теперь я знаю, что ты дрожишь, когда светишься.

– Чего?

– Тебе было тепло. Волосики на затылке встали дыбом, но ты дрожала. Как такое возможно, Гвендолин?

– Неправда.

– Нет?

– Нет.

– Тогда это, наверное, всему виной сани.

– Скорее всего.

Он смеётся. Я шагаю рядом с ним, спрятав руки в карманы куртки.

Мы проходим мимо ресторана. Дверь открывается, и выходят два человека. На короткое мгновение воздух наполняется шумом голосов изнутри. Гирлянды огней, вьющиеся вокруг деревянной крыши террасы, освещают профиль Оскара.

Он роется в кармане пиджака и достаёт пачку сигарет. Потом зажигалку. Щёлкает железным колёсиком, и вспыхивает небольшой огонёк. Когда Оскар собирается достать сигарету из пачки, я пинаю в сторону лежащую на снегу сосновую шишку.

– Тебе стоит бросить. Курение опасно.

Рука Оскара замирает над крышкой пачки.

– Я курю нечасто. Не так много, как раньше.

– Каждая сигарета вредит твоему телу. Никотин – страшный канцероген. И для сердца ужасно вредно.

Оскар смеётся.

– Моё сердце давно разбито.

– Ты спортсмен. – Я едва ворочаю языком. В голове отдаётся фраза о разбитом сердце этого грустного парня. – Этим ты разрушаешь свои лёгкие и свою карьеру.

– Это лёгкие сигареты.

– Неважно, обычные они, золотые или лайт. Нет никакой разницы, это всегда сигареты, в итоге убивающие тебя. – Я поднимаю бровь. – Что скажет Зои Кавилл, если вы не покорите пьедестал, потому что ты только и делаешь, что закашливаешься на льду?

– Ты же знаешь, что на льду я делаю всё что угодно, но только не кашляю. И, к счастью, меня более не интересует, что думает или не думает Зои Кавилл.

Мы подходим к его машине.

– Что ты имеешь в виду?

В этот момент Оскар закрывает пачку и выбрасывает её в мусорный бак. Я всё ещё смотрю на отверстие, в котором она только что исчезла, когда он поворачивается ко мне.

– Она больше не моя партнёрша.

Вот оно опять. Опять моё сердце становится каскадёром, который пропускает разминку и сразу переходит к исполнению трюков.

– Почему?

– Потому что… – Оскар обходит вокруг, глядя на меня сверху вниз с выжидательным выражением, которое напоминает мне взволнованного ребёнка. Его глаза сверкают. Этот сине-зелёно-бирюзовый океан искрится, как будто его освещает звёздное небо в ясную ночь. —.. произошли небольшие изменения.

– Какие? И почему ты говоришь мне это таким тоном?

– Каким тоном?

– Как будто собираешься сообщить, что я номинирована на «Оскар».

– Тебя номинировали на меня? – Уголок его рта дёргается. – Мне это нравится.

– О боже! – Я хлопаю себя ладонью по лбу, осознав, что сейчас ляпнула. – Не на тебя, а на премию.

– Итак, ты Хейли Стейнфелд. Я так и знал! Ты бежала от жизни в центре внимания и хотела уединённой жизни в Аспене, а потом пришёл я, и вдруг тебя номинировали на меня, и всё изменилось. Мир – это сцена, с неба вместо дождя сыплется сахар, и ты ждёшь вручения награды, которая бы выглядела как я.

– Мистерио?

– Да?

– Заткнись.

Он смеётся.

– Я мог бы это сделать, но тогда ты бы не узнала, что случилось с Зои Кавилл.

Я закусываю нижнюю губу и почти сразу отпускаю.

– Ладно. Расскажи.

– Холмс хочет вернуть Гвара.

– Гвар? – Я хмурюсь. – Это гигантский сводный брат Хагрида?

Оскар моргнул.

– Ты имеешь в виду Граупа?

– Его так звали?

– Да.

– Хорошо, а кто такой… –