Мы разобьёмся как лёд - Айла Даде

кубок. Отец собирался ударить только по нему. Да, боже мой, такое случается. Дочь получает ногой по лицу. Ничего ужасного. В конце концов, её вина, что она попалась на пути.

– Его заявку на участие в «Большом брате» одобрили? – Я моргаю. – С Шекспиром, адаптированным для пальцев ног?

– Ага, – фыркает Леви. Оторвавшись от Уильяма, он угрюмо смотрит в свой стакан с холодным чаем. Его иссиня-чёрные пряди падают на бледный лоб. – И ради этого он хочет отказаться от участия в Skate America. Заявил, что мы были там много раз и что у нас будет возможность участвовать в нём каждый год. Но «Большой брат» – это ярчайшее событие его жизни. Такое бывает только раз.

– Но каждый зачёт приближает вас к заветной цели, – возражает Пейсли. – Вот ты хочешь поехать на Олимпиаду. Мы все этого хотим. В прошлом году вы заняли первое место. Вы близки к тому, чтобы добиться успеха. Эрин отбросит вас далеко назад, если вы не выступите на Skate America в следующем году.

– Я в курсе, Пейс, – хмурит брови, Леви сдвигая выше на нос очки в роговой оправе. – Оттого, что ты сыплешь соль на рану, пользы не будет.

– Я не хотела, – бормочет она. – Мне очень жаль. Просто это так…

– Дерьмово, – завершаю я фразу, и она согласно кивает.

Леви поднимает голову и смотрит на меня.

– Чёрт, Гвен, прости. Я очень тебе сочувствую и могу себе представить, как сильно эта тема причиняет тебе боль. Блин, извини. Правда.

– Ничего страшного. – Я вяло ковыряю картошку. Мой желудок урчит, но я отказываюсь её даже пробовать. Прежде всего потому, что мама всё время на меня поглядывает и воспримет это как предложение перемирия. – Я почти и не думала об этом.

Пейсли морщит лицо.

– Не ври нам, Гвен. Мы видим, как сильно ты переживаешь из-за того, что больше не выходишь на лёд.

Леви кивает.

– Последние две недели ты выглядела как безмолвная тень. Честно говоря, время от времени я тебя побаивался.

– Как мило.

Он вздыхает.

– Я просто хочу снова увидеть твою улыбку.

Я качаю головой и отвожу глаза. Взгляд невольно останавливаются на маме, которая стоит на стуле спиной к нам и украшает закусочную бумажными ангелочками и мишурой. Музыкальный автомат играет «Last Christmas», и отовсюду на меня ухмыляются толстые фигуры Санта-Клауса. Через десять дней сочельник, а у меня ещё никогда не было менее праздничного настроения, чем в этом году. Наверное, оно приходит только к тем, кто счастлив, поэтому меня бесцеремонно обошло стороной. Как будто подумало: «О, вот и Гвен. Убирайся поскорее, пока этот Гринч в юбке не испортила нам настроение».

Оскар по-прежнему каждое утро приходит в закусочную. Он помог маме повесить за стойку зелёную блестящую гирлянду на мерцающую розовую неоновую вывеску «Хот-доги, гамбургеры, молочные коктейли». Папа наконец-то заменил сломанную лампочку снаружи. «Закусочная у ейт» снова превратилась в «Закусочную у Кейт».

Сейчас он ведёт себя как любящий ангел. Даже отвёл меня к врачу, которому объяснил, что я обожгла руку в результате несчастного случая, поджаривая маршмеллоу на костре. А в заключение удивил меня представлением «Дисней на льду» в Колорадо-Спрингс. Вообще-то я не хотела, но… внутренний ребёнок во мне тогда не смог отказаться. Моя рука с тех пор зажила, но глубоко в душе ожоги остались. И теперь по возможности я избегаю своего отца.

У меня вошло в привычку ставить будильник на четыре часа утра и тренироваться на озере Силвер. Для себя. Когда возвращаюсь, я издалека вижу Оскара в большие окна. Вижу его улыбку. Вижу, как будто он стоит напротив и ослепляет меня ею. Вижу его сияющие глаза такого необычного цвета, полные губы, мускулы, лицо…

Только вот я не иду к нему. Просто сажусь в машину и наблюдаю за ним. Знаю, это немного жутко, но кажется, меня это постепенно исцеляет.

Каждый день я с отчаянием жду ответов на мои заявки в университеты. Я молюсь Иисусу и Будде, и как их там всех зовут, умоляя дать ещё один шанс моему будущему. А по вечерам я сижу на коврике для йоги и рассказываю вселенной, что сожалею о своём странном поведении в прошлом. Собираюсь с мыслями и объясняю, что понятия не имею, что происходило со мной в часы эйфории, что ни одного совершённого плохого поступка я не хотела. Я отдаю всю себя высшим силам, полностью открывая свою уродливую, резкую и опасную сущность, потому что хочу жить.

Я ничего не могу поделать, кроме как надеяться, что этого окажется достаточно.

– Как дела? – спрашиваю я, хотя на самом деле не желаю знать ответ.

Но с тех пор я узнала, что любовная тоска – бесчувственная сука. Она укореняется в сердце и заставляет снова и снова приносить боль в дом. Когда смотришь на человека. Когда изучаешь его фотографии. Когда интересуешься, как у него обстоят дела. Когда слушаешь грустные песни о любви и рыдаешь. Всё вокруг видится в мрачном свете, слова западают глубоко в душу, а потом ты рыдаешь ещё сильнее, пока не засыпаешь совершенно опустошённым и затуманенным.

Я кладу картошку обратно на тарелку и откашливаюсь.

– Я имею в виду Оскара и Зои Кавилл. Они хороши вместе?

– Просто кошмар, – отзывается Пейсли, делая глоток «Пепси-лайт». – Зои до тебя как до луны. Честно говоря, Гвен, она тебе не конкурент. Но ведёт себя так, будто она Алёна Савченко. Полина её терпеть не может.

– Она сама так сказала?

– Она сказала, что если бы та прилагала столько же усилий к совершенствованию прыжков, сколько к попыткам привлечь всеобщее внимание, очутилась бы на пьедестале быстрее, чем мы все успели бы моргнуть.

Мобильник Леви издаёт непрерывный звуковой сигнал. Нахмурившись, он смотрит на дисплей, выключает звук и кивает, снова поднимая взгляд.

– Пейсли права. Она катается ещё ужаснее, чем Харпер.

– Не знаю, радоваться мне или расстраиваться по этому поводу.

– Вы с Оскаром больше не общаетесь? – интересуется Леви.

Пейсли быстро косится на меня. Конечно, она в курсе произошедшего между нами. Я всё подробно рассказала ей в перерывах между всхлипами, когда поливала слезами и соплями её футболку. После я проплакала ещё несколько минут, прежде чем успокоилась.

– Я имею в виду, да, вы больше не партнёры, но вы ведь неплохо ладили. Ведь так?

– Оставь уже эту тему, Леви. – Пейсли бросает на него предостерегающий взгляд. – Не думаю, что Гвен хочет это обсуждать.

– Ничего, – говорю я и вопросительно смотрю на оставшийся багет Пейсли. Кивнув, она придвигает ко мне тарелку, и я откусываю. Проглотив, я поясняю: –