Капля духов в открытую рану - Катя Качур

глазами бумаг, и две добрейшие санитарки переложили ее на каталку. Белые потолки, лампы, косяки поплыли перед глазами, ее долго везли по коридорам, открывались-закрывались двери лифтов, проходили мимо улыбающиеся доктора в белых шапочках. Палата тоже была кристально-белой, красивейшей, чистейшей, как приемная рая. Ася заснула, будто провалилась в перьевое облако. Не было боли, а значит, ничего больше не могло ее расстроить: ни унизительная работа, ни безбашенная Никуся, ни ушедшие годы, ни бросивший ее Нехорошев, ни странный Славочка с прибабахнутой мамашей.

Очнулась Ася, когда в палату привезли красивую и немолодую женщину, возле которой тетеревом хлопотал муж. Она оказалась актрисой московского муниципального театра, тоже долгие годы мучилась с позвоночником. Артистка была немногословна, но обладала удивительным для вынужденного соседства качеством – не храпела.

Операция длилась около шести часов. Наркоз вырвал Асю из этого времени навсегда. Она запомнила себя голой, в прозрачной одноразовой пижаме, дрожащей от холода и от раскаленной иглы, которую вводили в позвоночник. Очнулась уже в палате, тоже трясущейся в ознобе. Артистка укрывала ее вторым одеялом. Соседку оперировали следом, и тренированное профессией лицо изображало отрешенность и принятие. «Как красиво», – подумала Ася, вспомнив свое отражение в каком-то металлическом баллоне, мимо которого ее везли в операционную: это было лицо кролика в искажении самовара – с крупным долгим носом, редуцированным подбородком и испуганными и молящими глазами. «Вот поэтому возле нее до сих пор и воркует муж, – заключила Ася. – Главное – оставаться красивой, даже когда тебя везут на плаху». Как выяснилось позже, муж был четвертый, но это только доказывало правоту выдвинутой гипотезы. На следующий день Асе подарили небольшой пластиковый контейнер, в котором плавало нечто похожее на вытекший при варке куриный белок. Это был ее несчастный диск, измученный жизнью, годами посылавший в мозг сигналы о спасении.

– Теперь боль пройдет? – спросила она старую медсестру, меняющую бутылку в стойке для капельницы.

– Да что ты. Теперь-то она только и начнется. – Сестра была старой школы, приглашенная в коммерческую клинику по блату. Она так и не научилась улыбаться пациентам.

При выписке Асе огласили подписанную ею сумму. Это была ее зарплата за год. На двадцати листах в аккуратной папочке мелким шрифтом были перечислены все манипуляции с указанием стоимости. «Измерение температуры – 300 рублей 12 раз», – выхватила Ася строку из списка. «Замена купюр в Сбербанке – 500 рублей».

– Не забыли, – усмехнулась она и достала все свои кредитки.

– Вы можете оплатить счет в течение трех дней, – улыбнулась девушка, специально зашедшая в палату с терминалом для банковских карт.

– Я так и сделаю.

Ася заказала такси. Накануне она позвонила Никусе и попросила вызвать на выписку Нехорошева. Но Ника грустно ответила:

– Мам, он сказал, что занят. Пишет программу. Давай я приеду.

– Нет, школу пропускать не надо. Подхватишь меня у подъезда.

Крупный русский таксист в смердящих кроссовках «Адидас» (Ася вспомнила продавца «Де ля нуи №2») зашел на ресепшн клиники и бухнул басом: «Кто вызывал на ВДНХ?»

– Я, – отозвалась Ася, полулежавшая на диванчике. – Помогите мне сесть в машину.

Девушка за стойкой, которая приходила в палату с терминалом, взглянула на нее и отвела заблестевшие слезами глаза.

– Ничего, – подмигнула ей Ася, перехватив взгляд. – Просто все работают, никто не может подъехать. Ничего.

Водитель по-мужлански обхватил ее за талию, и они, долго спускаясь по ступенькам, доковыляли до разбитой «Шкоды». Таксист захлопнул дверь, и запах от кроссовок внутри салона уплотнился настолько, что воздух можно было резать ножом на куски. Водила оказался болтуном и всю дорогу через пробки рассказывал Асе о своих болячках. Она молчала, сжимая зубы при каждом торможении-разгоне.

– Вы не могли бы помягче давить на сцепление? – попросила она.

– Да тут дави не дави. Машина старая, на свалку. Вот последнее хочу из нее выжать. А что, новую-то жалко в такси убивать. Сама-то, наверное, на автомате ездишь?

– Я на всем ездила, мужик, – выдавила Ася. – Я так давно живу, что ездила на механике и дизеле, когда ты еще под стол ходил.

Подъехали к дому. Вышла Никуся, Ася повисла на ней, пытаясь надышаться свежим воздухом после пыточной камеры старой «Шкоды». Как только добралась до квартиры, легла на диван и позвонила Сайгонскому.

– Иван Захарыч, прошу о помощи. Мне нужно оплатить операцию. Можете дать триста тысяч взаймы? Через месяц верну.

– Да ты что, обалдела? Я тебе что, банк? Мы с тобой виделись пару раз в жизни, я вообще тебя не знаю. Возьми кредит.

– Все мои кредитные карты исчерпаны. Я оплатила ими половину. В моем окружении больше нет состоятельных людей. – Ася сдерживала себя, чтобы не разрыдаться.

– А с чего ты мне их вернешь? Какие у тебя заработки?

– Я выйду замуж за миллионера.

Сайгонский засмеялся:

– Нет, детка, миллионерам ты уже не интересна.

– У меня огромная коллекция винтажного и селективного парфюма, – потухшим голосом сказала Ася, глядя на белую витрину с серебряной лепниной, где стояло все ее богатство.

На том конце линии послышалось сопение.

– Назови хоть один, чтобы меня зацепить.

– «Ночь номер два», Роже Дав. Если вы хоть что-то в этом понимаете.

– Продолжай.

– Боадицея, бутиковый Герлен, Клайв Кристиан, ранние лимитки амуажей, винтажи…

– Я должен это увидеть. Заеду к тебе сегодня.

Вечером Сайгонский позвонил в дверь. Ася долго, мелкими неуверенными шагами, шла ему навстречу, затягивая черный корсет с металлическими пластинами.

– Только наденьте тапочки и вымойте руки, – приказала она.

Иван Захарыч, потея и отдуваясь, вышел из ванной и прошел к стеллажу с парфюмом. Открыл стеклянную дверцу. Из шкафа хлынула тугая волна смешанного запаха цветов, ладана, животных выделений, смол, древесины со всех континентов, трав, мхов и еще бог знает чего. В свете люстры флаконы мерцали, как дорогие гости на закрытом балу – в бриллиантах, шелках и бархате. Пузатые вельможи, стройные безусые выскочки, дряхлеющие дамы, юные нимфетки, лаконичные служащие, распущенные танцовщицы кабаре. Сайгонский замычал. Нахлынувшие чувства выходили густым потом через его толстое, на коленке скроенное тело.

– Сто тысяч, и я забираю всю коллекцию сразу, – прохрипел он.

– Остап Бендер вам в подметки не годится. Сто двадцать тысяч стоит один флакон «Де ля нуи №2» в официальном бутике. А здесь около двухсот самых дорогих парфюмов мира, – ответила с дивана Ася. Она не могла ни стоять, ни сидеть, поэтому полулежа притулилась на подушках.

– И вообще, – продолжала Ася, почувствовав власть маркизы над вассалом. – Я не собираюсь продавать свою коллекцию. Я прошу у вас триста тысяч на один месяц под залог некоторых из этих флаконов. Только в случае, если я не верну деньги.

– С чего же