Капля духов в открытую рану - Катя Качур

колени. Сейчас она подумала, что Нехорошев многое делал продуманно и хорошо, а главное – освобождал ее от принятия решений, когда нужно было быстро соображать, отбросив эмоции. В отличие от мужа Ася все же разбудила соседей. Одно за другим включились три окна, в них показались фигуры. Женщины в сорочках пытались всмотреться в темноту. Ася уже не могла держаться на корточках, подвывала от боли и вынуждена была опуститься на колени, чувствуя мокрый холод московской земли. Она вылила вместе с формалином содержимое баночки в небольшую ямку, быстро закопала голыми руками (Нехорошев обязательно взял бы перчатки), завалила травой и произнесла экспромтом какую-ту абракадабру. Под серпантином включающихся окон она постыдно покинула место погребения и скрылась в подъезде.

Второй этап Алевтининой схемы был не менее нелепым. Черный колдун Юра оказался парнем лет девятнадцати, на пороге своего жилища попросил Асю снять нательный крестик. Квартира Юры была мрачной, прокуренной и крайне грязной. На полу чернели разводы, в углах клоками свисала паутина, пыль плотным слоем лежала на всех поверхностях. Будто это была не двушка в конце Волоколамского шоссе, а домик лешего, забытый в лесу. Юра ходил босиком, обнажив свои фактурные ступни – как у статуй греческих богов в Пушкинском музее. Асе было противно разуваться, но он предложил засаленные тапки. Пришлось повиноваться.

– Спасибо, – проблеяла она.

– В моем доме не говори «спасибо», – перебил колдун.

– Почему? – не договорила Ася и сразу сообразила: имя Бога в этом мрачном жилище не упоминали.

Юра посадил Асю на заляпанный стул, а сам запрыгнул с ногами на диван напротив, демонстрируя свои дивные грязные ступни с длинными пальцами. Пока он раскладывал колоду Таро, из коридора вошла пушистая трехцветная кошка и начала тереться об Асины лодыжки.

– Дульсинея вас приняла, – заметил колдун.

– Меня все кошки принимают.

– Вообще не умеет делать зло, что ли? – спросил Юра кого-то, перекладывая карты с места на место.

– Это вы мне? – уточнила Ася.

– Нет, не вам, – не поднимая глаз, ответил колдун.

Он сделал еще несколько манипуляций с картами и вздохнул:

– Ну нет, так не интересно.

– Что именно?

– Я сейчас в четвертом перевоплощении, встречаю вас в каждой жизни.

– И что?

– И ничего.

– Все такая же дура?

– Практически.

– Что же делать?

– Ничего вы уже не сделаете. Броди́те и дальше по своим тропинкам.

– Да, блин, мне больно! У меня все плохо: с работой, с личной жизнью, со здоровьем! Что ваши карты, черт побери, говорят! – не выдержала Ася.

– Ничего не говорят, – улыбнулся колдун.

– Да сделайте что-нибудь! – взмолилась она.

– Могу сделать вам остуду на свином сердце.

– Зачем?

– Ну, перестанете любить своего придурка-мужа, вам полегчает.

– Это карты говорят?

– Это я вам говорю. Купите на рынке свиное сердце, приносите вместе с фотографией мужа. Я сделаю обряд, потом вы закопаете сердце в землю. Пять тысяч. И все.

– Ничего я копать не буду, – отрезала Ася, вспомнив, как пялились на нее полусонные соседки, когда она зарывала грыжу.

– Тогда я вас больше не задерживаю, моя неприкаянная чистота. Встретимся в следующем воплощении.

Разгневанная Ася села в машину. Денег было не жалко, Юра взял с нее чисто символически. Ей не хотелось ждать следующего воплощения, ей хотелось успеть пожить еще на этом веку. Но, видимо, даже карты колдуна не сулили никаких перспектив.

Глава 40

Нехорошев по привычке листал в компьютере календарь с памятными датами. Он работал в желтом ток-шоу редактором, и самым муторным делом было искать информационные поводы для ежедневной программы. Конец зимы обычно знаменовался хлопотами: у Аси был день рождения, и он долгие годы придумывал подарок и сам составлял букеты. Ася любила ирисы, и он, долго простаивая в цветочных магазинах, вплетал в разноцветную и пеструю канву из маленьких хризантем, садовых розочек и прочей мелюзги ирисовые головы. Цветочницы цокали языком, хвалили его за безупречный вкус. Он оставлял им щедрые чаевые. Сегодня снова был Асин день рождения. Нехорошев маялся, не находил себе места. Он чувствовал себя виноватым и за это ненавидел Асю. За ее вечное мученическое терпение, за то, что перестала быть той звонкой девочкой, которую по молодости хотелось рвать, как Тузику грелку. За то, что в их жизни были моменты какого-то щенячьего счастья, которые саднили сердце, за то, что она верила в любовь до гробовой доски. А сама превратилась в обычную и оплывшую, как свеча, тетку, в которую в одночасье обернулась и его первая жена. Он не любил женщин после сорока двух. В них всех появлялось что-то одинаковое, безысходное. Вечные сорок два года было тете Наде – тусклой, бесформенной женщине, мучившей его ежеутренним творогом и вареньем из тертой черной смородины. В детстве родители, отец, генерал МВД, и мать, заслуженный деятель культуры, сплавляли его к тете Наде в небольшую однушку в Марьиной Роще. Андрюша проводил с ней долгие месяцы и, ненавидя это время, впитывал в себя нелюбовь ко всему, что было причастно к немолодой родственнице. Тетя Надя была набожной и воцерковленной. Каждый день она объявляла Андрюше, какой сегодня праздник и почему нужно чтить того или иного святого. Они вместе ходили в храм Богоматери Троеручицы, Надя знала по именам всех батюшек, приносила им печенья, завернутые в ситцевый фартук. Регулярно исповедовалась и причащалась, не мыла пол по воскресеньям, не шила по субботам, ругала Андрюшу по пустякам, грозясь Страшным судом. Тетя была бездетной разведенной учительницей, в юности (подслушал он мамин разговор) нещадно гуляла от мужа, сделала множество абортов. Любила осуждать всех вокруг и в целом презирала людей. После служб в храме, на которые таскала Андрюшу, она наливалась благодатью, щеки ее розовели, разглаживались, и они шли до ближайшего магазина, где Надя обязательно устраивала грязный скандал, раскалывая очередь за колбасой на два ненавидящих лагеря. Тетя выбирала себе жертву из молчаливых поначалу, не желающих участвовать в сваре женщин, и доводила ее до истерики, а иногда и до «Скорой помощи». Затем успокаивалась, вновь чем-то наливалась, краснея щеками, и шептала Андрюше, что все ее недоброжелатели сгорят в аду. С тех пор Нехорошев не мог переносить женский визг и претензии, с тех пор его бесила человеческая доброта, за ней он видел грязь. Ему казалось, что после сорока двух лет в каждую женщину вселялась тетя Надя. Накануне она позвонила ему и сказала, что ей срочно нужен новый компьютер для онлайн-работы с учениками.

– Так купи, я скину тебе деньги на карту, – ответил Нехорошев.

– Все не так просто. Начался пост, грех делать крупные покупки, – объяснила Надя.

– Чем я могу