Капля духов в открытую рану - Катя Качур

лимонадом. Представил Аськины ироничные губы, тянущие коктейль и оставляющие на соломинке персиковую помаду. Они могли бы сидеть на террасе в его любимом грузинском ресторане в Аптекарском Огороде, официант в тельняшке принес бы хинкали с курицей и сыром, и Аська ела бы их руками, обливаясь соком, как всегда, нисколько не смущаясь, облизывая пальцы и безостановочно болтая. Он бы взял еще киндзмараули и подливал ей в бокал, с удовлетворением замечая, как она соловеет, забывает, о чем начинала говорить, и заразительно смеется. Янтарные листья с жилками вкрапленных и распластанных пауков падали бы им на стол, создавая божественный натюрморт с полупустым кувшином, надкусанными хачапури и ее телефоном с треснутым экраном, копирующим рисунок жилок на сентябрьских листьях. А потом он бы взял ее за руку и увез – черт побери, куда бы он ее увез? Славочка не ночевал в отельных номерах Москвы. Вот если бы в Праге, на Вацлавской площади, в той гостинице, где секретарша Сайгонского обычно бронировала ему номер. В эту комнату с окнами-бойницами, выходящими на шпиль соседнего храма, с тяжелым бронзово-медным ключом вместо пластиковой карты. Да, он бы привел ее сюда, запер на этот средневековый ключ, повесил табличку don`t disturb минимум на три дня и обладал бы ею жадно, всецело, не спрашивая разрешения, не реагируя на ее желания, не думая о последствиях. И она бы впитывала его семя, как иссохшая земля поглощает долгожданный дождь, пока не напилась и не разомлела под вновь вышедшим солнцем.

Дверь приоткрылась, в комнату заглянула Дарья Сергеевна, за ней протиснулся взъерошенный Костик с бутылкой коньяка.

– Только не утомляй его, – прошептала мать. – Он весь горит.

Костик сел на край кровати и выдернул торчащий из Славочкиной подмышки градусник.

– Тридцать восемь и пять – баба ягодка опять, – констатировал Костик. – От тебя вполне можно отапливать филармонию. Ну или вокзал.

Славочка даже не пытался улыбнуться, у него пылали глаза, будто их подожгли спичкой вдоль роста ресниц.

– Я мудак, – тяжело выдавил он. – Я не смог даже взглянуть на нее. Меня будто парализовало.

Костик знал историю вопроса. Славочка еще в студенчестве рассказал ему о болезни, и теперь, когда Дарья Сергеевна сообщила по телефону о новом всплеске, догадался, что встреча друга с некой Аськой состоялась вновь.

– Какие проблемы, поехали к ней вместе, как тогда к Машке. – Костик потряс коньяком. – Даже за бухлом бежать не надо. Одевайся!

– У нее муж, взрослые дети, на фиг я ей сперся. – Слова вылетали из сухого Славочкиного горла, как раскаленные угли. – И потом, мама поставила условие: только через ее труп.

– Славец, ты серьезно? – ужаснулся Костик. – Труп твоей мамы будет живее, чем ты сейчас. Ты готов остаться развалиной с распухшими пальцами, только чтобы не расстраивать Дарью Сергеевну?

– Мама – мое все. Что ты можешь знать о любви к человеку, который кормил тебя своим молоком все сорок шесть лет. Ты – кукушонок, выброшенный из гнезда… – Славочка горько усмехнулся. – А пальцы и вся эта ерунда со временем пройдут.

– Со временем пройдет жизнь, идиот. Давно пора пить молоко других женщин, вставай! – Костик быстрым движением выдернул трубку из катетера и рванул друга на себя.

Славочку отшатнуло в сторону, и он с грохотом длинной боксерской груши упал с кровати. Желтая жидкость из трубки полилась на его шею цвета мелованной бумаги. В комнату с криком вбежали медсестра и Дарья Сергеевна. Костик, не обращая на них внимания, схватил голову Славочки огромными ладонями и рывком приблизил к своему лицу.

– Просто позвони, скажи, не ожидал, растерялся при встрече, а теперь хочешь наверстать! – в отчаянии заорал он.

– Может, написать? – прохрипел Славочка.

– Напиши.

– Как думаешь, какую пьесу ей послать? Рахманинова или Вагнера?

– На хрен Вагнера. Тупо пошли ей цветы и конфеты. Сразу отпустит, вот увидишь. Ты уже Венявского просрал. Впереди конкурс в Лейпциге. Очнись, Славик! Ну это просто женщина!

– Знаешь, как она пахнет? Как в юности, только еще с капелькой горечи. – Славочка опустил набрякшие веки.

Дарья Сергеевна с медсестрой уже толкали Костика к двери, причитая и обвиняя его во всех грехах. Водруженный на кровать Славочка попросил никого к нему не впускать и вскоре потерял счет неделям и месяцам, растворив весь мир в своей боли. Вопреки его желанию у кровати менялись лица: мама, Катюша, Антон, Сайгонский, врачи, сиделки, Филизуг, отец… Он уже не видел разницы между ныне живущими и навек ушедшими, разговаривал со всеми ровно, виновато, иногда раздраженно, уверяя, что ему значительно лучше день ото дня. После Нового года ему и правда полегчало. Температура сошла, боль стихала, но руки по-прежнему не держали тарелку, и Дарья Сергеевна, как в детстве, кормила его с ложечки четыре раза в день, придерживаясь прописанной докторами диеты. Она страшно похудела, постарела на десятилетие, ее тяжелая кожа на лице обвисла, как пустая авоська. Однажды, не выдержав, она упала головой сыну на грудь и не своим голосом провыла:

– Ну хочешь, я пойду и кинусь ей в ноги, скажу, чтобы она пришла к тебе!

– Мам, не сходи с ума. Ты же знаешь, она здесь не виновата, это наследственное, – слукавил Славочка.

Он высох, поседел и стал сильно похож на отца. Несколько раз в порыве отчаяния хватался за телефон и изуродованными пальцами пытался набрать текст в мессенджере с Асиной аватаркой, где она была совсем не похожа на себя. «Ася, привет! Это Слава Клюев». Идиотизм. «Ася, это Ярослав Кречет». Ненавижу. Да, это я – тот козел, который взял твою фамилию. «Привет, я еле пережил наш эфир в Останкино, а уже когда увидел тебя летом, то просто остолбенел». А почему ты ждал столько времени, чтобы написать, кретин? «Я думаю о тебе всю жизнь». Прекрасный повод поссорить ее со своим мужем. Славочка в бессилье швырял телефон на постель и откидывался на подушку. Чем дальше, тем больше он убеждал себя в мысли, что, по сути, Ася – малознакомая ему женщина, которую он наделил сверхъестественной силой. И встреча с ней приведет к еще большему разочарованию и болезни. Но ночные видения будто хлестали его по щекам. В них Аська была горячей, верткой, наглой, молодой, с атласной кожей на загорелых ногах и веснушками на носу. Она дразнила и поддавалась, ее тело было влажным и призывно, нереально волнующе пахло. От этого запаха Славочка просыпался с чувством, будто его надули гелием, как воздушный шар, и сейчас он взлетит к чертям собачьим и разорвется в воздухе на тысячу счастливых лоскутков. Но потолок с лепниной от бывшего