Капля духов в открытую рану - Катя Качур

только то, что ей не требовалось ничего сочинять – просто скрупулезно, переводя на литературный язык, вплести все обрывочные нити ее повествования в единый гладкий клубочек. Она пожалела, что не обговорила с Сайгонским гонорар. Работа была кропотливой и муторной, отнимающей все свободное время. Поначалу мысль о том, чтобы встретиться со Славочкой, ее даже не посещала. Но как-то, увидев на Тверском бульваре огромный билборд с анонсом его концерта в Кремлевском дворце, она решила проверить себя на прочность. Самый дешевый билет на официальном сайте стоил шесть тысяч рублей. Это была цена почти полного флакона «Килиана» на вторичном рынке. Черные и белые прямоугольные пузырьки с рококо-лепниной на боковинах уже строились шеренгой на ее полке, но вот «Амбер уд» из удовой линейки пока еще был вожделен. Она больше месяца носила в себе ощущение коньячно-древесного сплава, предвкушала, как килиановский флакон в черном фраке с золотой табличкой встанет в череду таких же молчаливых воинов ее коллекции, займет свое место и… будет забыт. Ибо, заполучив желаемое, Ася теряла к нему интерес. Ее охотничий коллекционный азарт никогда не был удовлетворен. Вечно голод на новые ольфакторные ощущения оставался единственным мотивом, который побуждал двигаться, зарабатывать и в целом казаться живой. Итак, Славочка против Килиана. Это была серьезная задачка.

– Послушай, ну я не знаю, что за мужик твой амберуд, какой оргазм ты от него испытываешь, но если ты не обновишь свои ощущения от этого скрипача, то будешь жалеть об этом всю жизнь, – говорила ей камчатская Ирка. Ее густой голос по громкой связи наполнял салон Асиной машины и просачивался сквозь приоткрытые окна наружу вялотекущего проспекта Мира.

– Боюсь, опять себе его придумаю и буду вести с ним, вымышленным, бесконечный диалог. А «Амбер уд» – он живой, он существует. Можно в любой момент припасть к флакону и коротко, но железно кончить. Да, черт, куда ж ты лезешь! – отвечала Ася в раздумьях, меняя полосу в плотном потоке.

– Не жмотись, сходи, послушай музыку. Послушай себя. А потом расскажешь.

Она все же решилась. Заказала на сайте билет, села в помпезном зале на боковое кресло второго ряда амфитеатра. Свободных мест не было. Зрителями в основном были зрелые пары. Интеллигентные и прекрасные старухи в бусах и сединах, старики, светящиеся смыслом и энергией, вызывали ностальгическую боль: Асе всегда казалось, что они дойдут с Нехорошевым до этой черты вместе: их силуэты, их белые головы, их скрещенные руки будут долго видны прохожим в свете фонарей бесконечной заснеженной аллеи Сокольников. Зал зааплодировал. Вышел конферансье, плотный крот в белой манишке и белой бабочке, витиевато объявил Ярослава Кречета, оплетая его превосходными эпитетами, и концерт Сибелиуса. Пожилая женщина слева поднесла к глазам бинокль и, видимо, вспотела в предвкушении удовольствия. От нее тугой волной ударил «Лер Блю» Герлена в старой версии, которая еще запечатывалась золотым шнуром на горлышке хрустального флакона от Лалик с крышечкой в виде оплывающего сердца. «Вот бы раздобыть такой винтажик», – мелькнуло в голове у Аси, но тут на сцену вышел Славочка, и дама слева вскочила, отбивая ладони и роняя бинокль между креслами. Ася кинулась его поднимать, ударилась лбом о подлокотник, невольно вдохнула добрую порцию нафталинного белья вперемешку с дегтярным мылом и запахом дряблой кожи, натертой салициловой мазью. Отряхнувшись от удара, она подумала, что и флакон Герлена у нее засален и затерт, а темная жидкость достигла уже концентрации нефти. Пришлось бы долго отмывать этот хрусталь ватной палочкой с нашатырем, пытаясь не задеть бумажную наклейку и драгоценные коды, прописанные на донышке. В это время Славочка уже залился соловьем, восточно-витиеватым в увертюре, и развивался мощными концентрическими кругами, как неистовая танцовщица вокруг растущего пламени. С каждой новой фразой дама слева пульсировала струями ирисово-гелиотропного Герлена, и Ася долго не могла сосредоточиться на чем-то одном. На экране позади сцены проецировалось огромное Славочкино лицо в бликах спецэффектов, но она хотела увидеть его живым и все время отклонялась то влево, то вправо от крупной впереди сидящей головы с обширной лысиной, которая тоже жила своей жизнью, вращаясь в разные стороны. Весь левый край сцены был наглухо перекрыт колонной, которая, как назло, стояла именно рядом с Асиным крайним местом. Играл Клюев, несомненно, богато, мудро, томно, по-взрослому. Как всегда, бархатно извлекая звук, как всегда, филигранно доставая каждую ноту, вибрируя ей или подбрасывая на стаккато. Выглядел он стройным, элегантным, чуть уставшим и немного снисходящим до поклонников в зале. Но Асе показалось, что от него ушло то острое чувство скольжения по самому краю, которым он мог заразить каждого, кто слышал его раньше. Даже смычок Рэйфа Файнса с Арбата балансировал на пике удовольствия ярче, ощутимее. Возможно, это была молодость. Просто молодость. Асе стало приятно от того, что не она одна лишилась такого богатства. Герленовая дама вдруг повернула голову и протянула бинокль:

– Посмотрите на его лицо вживую, насладитесь же! – сказала она возбужденным шепотом.

Ася настроила колесико под свои очки и поймала Славочку в фокусе. Он был красив, наполнен, велик. Крупные капли пота дрожали, как всегда, на лбу, любимая Асина венка вспухла в напряжении на шее, наполовину скрытая наглухо застегнутой рубашкой. «Почему любимая? Почему моя любимая? Разве я любила в нем хоть что-то?» У Аси сорвало кран, и слезы хлынули ручьями. Она беззвучно рыдала, не понимая, зачем и от чего.

Мгновенно вспомнился один концерт в средних классах, где каждый должен был выступать с сольным номером. Школьный актовый зал затопило, начало задерживалось, трое уборщиц огромными тряпками полоскали сцену, сцеживая грязную воду в алюминиевые ведра. Они сидели за кулисами верхом на разбитом столе с горой сломанных декораций и болтали ногами.

– Волнуешься? – спросил Славочка.

– Ага, руки ледяные. – Ася растирала ладони, пытаясь нагнать в них кровь.

– Тебе снятся кошмары?

– Бывает.

– Расскажи.

– Снилось недавно, как человек без кожи стоял у моей кровати.

– Душил тебя?

– Не успел, я проснулась.

– А мне часто снится один и тот же сон. Не будешь смеяться?

– Нет.

– Я иду в музыкалку и встречаю прекрасную женщину с двумя нотными папками. Одну она легко держит в руке, прижимая к груди, а вторую – очень тяжелую – волочит по земле. Я спрашиваю ее: «Что это?» Она говорит: «Это хорошие ноты, а вот здесь – плохие». И я, знаешь, наклоняюсь, чтобы увидеть плохие. И тут нижняя папка лопается, и из нее вырываются отвратительные, гнилые, зловонные ноты с длинными, склизкими штилями и хвостами. Они оплетают меня