Капля духов в открытую рану - Катя Качур

страницы, пытаясь вчитаться в обрывки фраз.

– Да-да, – пресно повторял он, не поднимая глаз. – Да-да, хорошо.

Ася впала в ступор. Он ее не слышал, не видел. Они сидели в зеркальном отражении относительно бутафорских, как начало уже казаться Асе, орешков в вазе, оба в голубых джинсах, белых футболках и белых же одинаковых кроссовках.

– Дарья Сергеевна многое пережила. Некоторые факты ее биографии, думаю, шокируют иностранцев. Вряд ли они поймут, на что готовы были пойти наши женщины ради собственных детей, – в отчаянии добавила Ася.

– Да-да, – отвечал Славочка, – да-да.

Затем он резко встал и коротко сказал:

– Спасибо, я должен ехать.

– Пожалуйста. – Ася попыталась заглянуть ему в глаза, но он смотрел в пол, будто был озадачен чем-то гораздо более серьезным. – До свидания.

– Подождите, – забормотал он торопливо, обращаясь к ней на «вы», и кинулся к помпезному рабочему столу в углу кабинета. Взял сумку, достал луивиттоновский бумажник и вынул из него несколько купюр.

Ася в оцепенении смотрела на его суетливые движения. Славочка подошел вплотную и сунул ей деньги в руки.

– Не надо, дурак, – сказала она тихо.

– Нет, возьмите, – нервно ответил он. – Это вам за хлопоты.

Она положила мятые бумажки в задний карман джинсов и упавшим голосом произнесла:

– Прощай, Славик, хороших тебе нот.

Дождь лил как из ведра. Ася стояла на ступенях филармонии, даже не пытаясь прикрыться зонтом. С левого запястья зловещими аккордами доносилась «Прелюдия любви» Килиана.

«Чертовы нероли, – подумала Ася. – Чертова прелюдия».

Она машинально начала стирать с мокрой руки въевшийся запах. Нероли жестокой горечью впитались в каждую клетку, их было не смыть. Мимо по ступенькам пробежала мокрая фигура без зонта. Ася проводила ее глазами. Это был Славочка. Он, разбрызгивая лужи, донесся до черного паркетника «БМВ» и сел на пассажирское сиденье. Водитель внутри тут же завел машину, и они, заглушаемые дождем, скрылись из глаз.

– Что это было вообще? – Ася зарыдала, не трогаясь с места. Боль поднималась по позвоночнику, разливалась по телу ледяными струями. – Что ты мне хочешь сказать, господи?! – Она почти перекричала дождь.

Увидев вышедшую из тяжелых дверей филармонии секретаршу, Ася двинулась к машине и, только сев в нее, поняла, как сильно замерзла. Она включила печку на полную мощь и тупо уставилась на потоки воды за окном. Перед глазами всплыла подмосковная дорога, такие же струи на лобовом стекле, влюбленный Нехорошев за рулем. Боль стала невыносимой. Почему все не кончилось тогда, в той катастрофе? Почему ее труп не завернули в темно-зеленую пленку и не положили в ряд с остальными, чьи мученья уже закончились? Зачем нужна была вся последующая жизнь? Чтобы жестоко разочароваться. Чтобы переродиться из молодой теледивы в стареющую невостребованную тетку. Чтобы выдернуть из детства восторженного тобою мальчика и убедиться, что и ему ты совсем не интересна. Красиво нарисованное в воображении кольцо судьбы на поверку оказалось невнятной желтой закорючкой, выведенной струей мутной мочи на снегу. Ася достала из джинсов четыре размокшие купюры. С ней никогда еще не расплачивались из кармана в карман, как с мальчиком на побегушках в мясных рядах. Подобная работа, ко всему прочему, стоила втрое больше. Но это было уже неважно. Ася, стуча зубами, включила вай-фай в салоне и нашла в телефонной книжке запись «Рэйф Файнс».

– Привет, – сказала она в ответ на мужской голос. – Я согласна. Есть место, где встретиться?

– Это Ирочка?

– Неважно. Мы пили глинтвейн на Арбате.

– Ну… приезжай. Я в Мытищах.

– Да похер. Диктуй адрес.

Глава 37

Квартира, которую снимал Рэйф Файнс, была маленькой и убогой. В комнате стоял развалившийся синий диван, видимо, доведенный до отчаянья бурной половой жизнью скрипача. На кухне были только стол, раковина и навесной ящик для посуды.

– Дай мне переодеться, я промокла, – сказала Ася с порога.

Рэйф Файнс достал чистую вытянутую футболку. Ася приняла горячий душ, вышла на кухню, села на облезлую табуретку.

– Есть что поесть?

– Чипсы и водка.

– Валяй.

Ее развезло после первого стакана. Чипсы колом стояли в желудке, позвоночник отказывался держаться вертикально. Она плакала, рассказывала о Нехорошеве, о Славочке, о том, что не хочет жить, не хочет быть старой, хочет умереть быстро и безболезненно. Потом они занимались сексом, снова пили водку, снова занимались сексом, снова она плакала. К утру попросила «сыграть чего-нибудь». Рэйф Файнс без капризов взял инструмент и начал исполнять Паганини, стоя абсолютно голым и тряся в такт музыке своими крупными причиндалами в свете тусклой и засиженной мухами люстры.

– Ты талантлив, – начала льстить Ася, обняв его молодое худощавое тело. – У тебя большое будущее.

Все это было неправдой. Рэйф Файнс жутко интонировал то ли по природе, то ли от дешевого спиртного. Но зато в отличие от Славочки он был живым, теплым, пахнущим недорогим, но свежим одеколоном. Он искренне сочувствовал Асе. И ни ее возраст, ни местами оплывшее тело не мешало его тугой жажде жизни и ненасытному желанию женской плоти.

– Давай поспим часок. У меня первая пара. Электричка в 8.15 утра.

Он моментально уснул, а она, не сомкнув глаз, лежала на спине и слушала его ровное чистое дыхание, пытаясь впитать через поры упругую чудотворную молодость. Прозвенел будильник. Рэйф Файнс вскочил и побежал в душ. На его смартфоне засветился экран, и юная белокурая девчушка с пушистыми неестественными ресницами прислала видеосообщение:

«Как ты, котик? Не могу забыть вчерашнюю ночь. Скучаю по тебе».

Ася взяла телефон и написала в ответ: «Привет, солнышко! Ты мне снишься, думаю только о тебе. Жду встречи. Люблю. Целую». Затем быстро натянула еще не просохшие джинсы с футболкой, влезла в хлюпающие кроссовки и, хлопнув дверью, спустилась в прохладное июльское утро, не сулящее ничего хорошего.

Домой добралась на автопилоте. Голова раскалывалась, язык рассохся в труху, глаза слипались, позвоночник гудел болевым набатом. Написала начальнику сообщение, попросила отгул в счет выходных. Поднимаясь домой на лифте, мечтала только о горячем душе и чистой постели. Возле двери в общем коридоре, объединяющем три квартиры, сидели трое подростков, на полу лежала грязная куча одежды, пахнущая рвотой. «Еще этого не хватало», – подумала Ася. Разгонять наркоманов не было никаких сил. Она протиснулась сквозь них, переступила через ворох вещей, вставила ключ в замок.

– Это ее мама. – Один из подростков вдруг ожил, зашевелились и остальные двое. – Она сама.

– Да, она сама. Просто отравилась. В «Бургер Кинге», – наперебой заговорили остальные.

У Аси онемели скулы и подкосились колени. Приглядевшись в сумерках лестничной площадки, она поняла, что куча вещей – это человек, лежащий в неестественной позе с запрокинутой головой.