Отравленные земли - Екатерина Звонцова

зубы; почти сразу я понял, почему. Морок нормальности, наверное, трудно было держать, и подобные действия поколебали бы его; только сумрак, общее безумие и пленник в клетке не давали ему развеяться. Пролетели ещё несколько стрел, но мимо – в лошадей. Те рассыпались, а солдаты, ударившись оземь, вскочили. Мы проследили, куда целят их винтовки, и наконец увидели фигуру, мелькнувшую в окне аптечной лавки. Почти сразу человек скрылся.

Спустя несколько секунд мы с Вудфоллом уже, пряча лица, огибали толпу. Мы успели пересечь площадь, в то время как из распахнувшихся дверей «Копыта» вывалила новая группка горожан, не нашедших нас в комнатах. Толпа пополнилась и ускорилась, увозя Бесика. Солдаты по-прежнему палили по всем подряд окнам, не особенно глядя по сторонам и, вероятно, не особенно соображая. Прежде чем кто-то разглядел бы нас, мы влетели в лавку, грохнули дверью и без сил рухнули на пол. В нос ударил запах валерианы. Мой мечущийся взгляд поймал среди очертаний утвари огромную банку с пиявками и бессмысленно на ней замер. Из оцепенения меня вывел оклик:

– Герр ван Свитен, герр Вудфолл!

Я не ошибся. Перед нами стоял Петро Капиевский. В его опущенной руке был арбалет, а на ремне через пояс – что-то вроде короткого колчана.

– Осиновые… – изумлённо прошептал avvisatori, с усилием вставая.

– И боярышниковые, – кивнул доктор. – Древесина из святых мест.

– Откуда вы… откуда у вас… вы стреляете, как… – Вудфолл кажется, слишком запыхался, чтобы задавать внятные вопросы, только хватал воздух ртом.

Капиевский, помогая мне подняться, невозмутимо удовлетворил его любопытство:

– Я же не сразу сюда перебрался. Повоевал по молодости, не с кровопийцами, да глаз намётан. А штуку заказал у кузнеца. Как поговаривают? Предупреждён, значит вооружён.

– Жил солдат, бил врага, – тихо сказал я, глядя ему в глаза и понимая, что у меня нет иных слов, чтобы выразить уважение. – А потом благодаря птицам нашёл новый дом?

– Примерно! – хохотнул он. Вудфолл озадаченно потёр щетину. – И взял в жёны прелестную белокурую немочку лет шестнадцати, и дом ей построил, а она… а-а-а!

Доктор махнул рукой. При нём, кстати, была и знакомая шашка, а вот от чесночного ожерелья он отказался, зато сильно пах спиртным. Вудфолл, что-то вспомнив, поморщился.

– Я заказал себе здесь такой же арбалет, едва приехал, но не успели сделать…

Капиевский пожал плечами и нервно дёрнул себя за ус.

– Вряд ли вы уже его получите, друже. Думаю, Маркус с самого начала всё решил так обстряпать. Вот всегда меня настораживал, а теперь доигрались: в инквизиторы подался. Да ещё поэтишка, тьфу! Все они…

Avvisatori в упор глянул на широкое простодушное лицо Капиевского.

– Он один из них. Обращённый без укуса и смерти, отравленный и…

– Или просто спятил, – недоверчиво махнул рукой доктор. – А вот остальные… эти, на лошадях… они что, правда? Покойники? Похожи!

Мы молчали, ответ был очевиден. Доктор размашисто перекрестился – рука его тряслась. Наконец, с трудом совладав с собой, Капиевский предложил:

– Выйдем через чёрный, до часовни добежим проулками… надо помочь мальчику. И пусть он тоже… – голос дрогнул, – не дело это, чтобы одни упыри другого жгли, да ещё перед святой христианской церковью. И…

– Рушкевич не упырь, – произнёс Вудфолл резко, даже зло. Он уже спешил к дальней двери, мимо прилавков с банками и связками трав. – А вот после того, как его сожгут, упыри полезут отовсюду, и солнце не поможет. Каменная Горка исчезнет, и это в лучшем случае. Мы ведь не знаем, что у Маркуса на уме… вряд ли он здесь остановится.

Капиевский побрёл за ним, тревожно бормоча:

– А вы зря столько по кладбищу ходили, примелькались там. Вас следующими спалят, если выловят! Ох, вот я знал… знал, что грохнет что-нибудь, не помру я спокойно!

Мне не хотелось этого слушать; я больше не мог бездействовать. Перед мысленным взором стоял Бесик, в которого паства швыряла камнями. Но оставить кое-что без внимания я не имел права, я ведь отвечал не за себя одного. У двери я удержал avvisatori, а Капиевскому преградил путь. Встав между ними, я решительно произнёс:

– У меня есть сомнения, что вам стоит в это вмешиваться.

Вудфолл издал губами такой звук, будто дразнил коня, и вытаращился на меня.

– Издеваетесь? Я всегда вмешиваюсь. Это моё призвание, а представляете, какие будут материалы? Это вас я бы запер в каком-нибудь шкафу, пока всё не…

Я махнул на него рукой: сомнений в подобной реакции и не было.

– В шкафу сидите сами. Я приехал помочь и сделаю это, неважно, кто мой враг. – Я перевёл взгляд на Капиевского. – Ну а вы? Я же вижу, вы сбиты с толку и опасаетесь. Спасибо, но вам точно не обязательно идти с нами.

Секунды три меж нами висела тишина, потом Капиевский шмыгнул носом.

– А куда мне идти? – Усы его вдруг задрожали. – Доктор… это вы завтра махнёте в свою Вену, а вы, господин газетчик, куда ветер понесёт. А я тут живу, тут.

– Мы спасём ваш дом! – Вудфолл сверкнул в полумраке нервным оскалом. Похоже, мы сошлись в опасениях. – Для чего вам рисковать? Оставайтесь. У вас никакого государственного долга нет, нет и блажи.

– Сказка есть… – Капиевский будто не слышал. Мы запротестовали, но доктор пообещал: – Я коротенько, бесноватые как раз отойдут подальше, а вы проверяйте-ка пока амуницию или переводите дух. Бежать придётся во всю мочь, останавливаться не выйдет.

Мы с avvisatori переглянулись и уступили, в словах была логика. Под стихающий уличный гул Капиевский прислонился к конторке и начал считать стрелы в колчане, бережно перебирая их толстыми пальцами.

– Жил казак. Молодой, зато характерник – так у нас зовутся добрые колдуны. И услышал он от перелётных птиц, будто за рекой война, страшная. Пожалел жителей. Узнал, где река, – и в путь. Добрался. Река бурная, будто заговорённая. Шипит: «Не пущу!» И как ни колдует казак, не может перебраться: ни волны развести, ни путь осушить. Сел казак на откосе, задумался. Ничего не придумав, решил подкрепиться. Разложил припасы. Тут подходит грустная старуха, просит кусок хлеба. Хромая, жёлтая… страшная, да ещё в пыли. Казак её пожалел: «Садись, мать, что моё, то твоё». Поели, помолчали. И тут старуха говорит: «За добро предостерегу тебя, хоть не должна. Я не нищенка, я – Смерть твоя, уже рядом вот хожу. И скоро я тебя заберу, если сейчас не поедешь домой. Уезжай».

Вспомнилась строфа, прочтённая Маркусом, тоже о предостережении Судьбы. Я устало зажмурился, пытаясь разогнать тревожные ассоциации. Сердце зашлось; теперь я, пожалуй, радовался, что могу передохнуть хоть пару минут перед марш-броском. Рядом щёлкало: Вудфолл возился с пистолетом и многочисленными вещами на поясе.

– «Не поеду, – ответил колдун, хотя испугался. – Люди в беде. Подскажи-ка лучше, как реку одолеть, и давай пока распрощаемся». Вздохнула старуха, посмотрела на колдуна да на его коня, шепнула: «Всё у тебя уже есть». И исчезла, но грустная беззубая гримаса осталась висеть в воздухе. Подумал казак – и сообразил. Вскочил на коня, разогнался и перескочил реку. Войну он остановил. Врагов прогнал. Но у тех был свой колдун, который характерника смертельно ранил. И явилась за ним Смерть. Спросила: «Ну что, пропала буйна голова? Жить мог, радоваться, деток завести…». Казак возразил: «А у здешних людей никогда бы ни детей, ни радости не было, сверни я от реки. Разве хорошо?» Смерть улыбнулась, дала ему руку и убила одним касанием, чтоб не мучился. И исчезла, только улыбка осталась висеть в воздухе.

– И где вы всё это берёте… – Вудфолл присвистнул. – Мне нравится!

Капиевский рассмеялся и первым пошёл опять к двери.

– Так и я. Если чужие за дом стоят, что я, откажусь? С Богом, Он у нас один!

Так славный доктор стал третьим в нашем подобии отряда, и это примиряло нас с тем, что, вероятно, он не совсем понимает, что в действительности творится. Ведомый духом своего полудикого народа, он просто взял оружие и пошёл против толпы; на него не подействовала сила,