Моя жизнь. Записки суфражистки - Эммелин Панкхёрст

у нас всех других конституционных средств добиваться удовлетворения наших нужд и требований. Мы не участвуем в выборах членов парламента, а потому для нас не существует Палата Общин. У нас нет голоса в Палате Лордов. Но у нас есть король, и к нему мы обращаемся.

«С точки зрения конституционной, мы, не имеющие голоса женщины, живем в эпоху, когда власть монарха была неограниченна. В эту былую эпоху, ставшую делом прошлого для мужчин, но не для женщин, мужчины, испытывавшие гнет, имели прибежище у короля – у этого источника власти, справедливости и реформы.

«Точно таким же образом мы требуем ныне права явиться к подножию трона и предъявить лично королю нашу просьбу об устранении политического неравенства и несправедливости, которые мы не в состоянии и не хотим дольше переносить.

«В виду того, что женщины не имеют права голоса, среди нас существуют ныне безгранично эксплуатируемые работницы, белые рабыни, насилуемыя дети, невинные матери и младенцы, пораженные ужасной болезнью. Во имя этих несчастных представительниц нашего пола мы просим у Вашего Величества аудиенции, которая, мы твердо «верим, будет нам дарована».

Только через несколько дней мы дождались ответа на это письмо, и между тем некоторые необычайно тревожные и волнующие события привлекли к себе общественное внимание.

Глава VIII

Задолго еще до моего возвращения в Англию из поездки в Америку положение в Ульстере становилось все серьезнее. Сэр Эдуард Карсон и его единомышленники заявили, что в случае создания и водворения в Дублине самостоятельного (в силу гомруля) правительства, они – не взирая на вопрос о законности или незаконности этого – учредят враждебное ему и независимое правительство в Ульстере. Было известно, что оружие и всякого рода амуниция доставлены морем в Ирландию и что мужчины (а также и женщины) занимаются муштровкой и вообще готовятся к гражданской войне. ЖСПС обратился к сэру Карсону и спросил его, намерено, ли проектируемое Ульстерское правительство дать избирательные права женщинам. Мы откровенно заявили, что в случае, если только мужчины получат в Ульстере избирательные права, то мы применим к «Королю Карсону» и его коллегам точно такую же тактику, какую усвоили по отношению к Британскому правительству. Карсон сначала обещал нам, что мятежное ульстерское правительство, если оно осуществится, даст право голоса ульстерским женщинам. Это обязательство затем было взято назад, и в начале зимы 1914 г. милитантство появилось в Ульстере. Оно бушевало некоторое время в Шотландии, и заключенных в шотландские тюрьмы суфражисток подвергали насильственному кормлению, как и в Англии. Ответом на это явилось, разумеется, еще большее усиление милитантства. Древняя шотландская церковь в Уайткирке, памятник дореформационной эпохи, была уничтожена огнем. Сожжено было также несколько необитаемых усадеб.

Около этого времени, в феврале 1914 года, я предприняла серию митингов вне Лондона, причем первый из них должен был состояться в Глазго в Ст. – Эндрью-Холле, вмещающем несколько тысяч человек. Желая быть свободной в вечер собрания, я незаметно для полиции покинула Лондон в автомобиле. Несмотря на все усилия схватить меня, я удачно добралась до Глазго и вошла на трибуну в Ст. – Эндрью-Холле, где меня встретила громадная и сочувственно настроенная аудитория.

Так как имелись опасения, что полиция может броситься к трибуне, решено было на этот случай оказать сопротивление, и отряд телохранительниц явился в полном составе. Речь моя оказалась самой короткой из всех когда-либо мной произнесенных. Я сказала:

«Я сдержала свое слово, и вопреки усилиям правительства Его Величества я – здесь перед вами. Весьма немногие из присутствующих, весьма немногие в нашей стране знают, как много народных денег тратится на то, чтобы заставить замолчать женщин. Но изобретательность и остроумие женщин берут верх над властью и денежными средствами британского правительства. Хорошо, что мы собрались здесь сегодня, потому что это памятный день в летописях Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии. Сегодня в Палате Общин был засвидетельствован триумф милитантства – милитантства мужчин, – и сегодня я надеюсь выяснить присутствующим на этом собрании, что если можно вообще найти некоторую разницу между милитантством в Ульстере и милитантством женщин, то эта разница вся в пользу женщин. Наша труднейшая задача в этом женском движении заключается в том, чтобы доказать, что мы такие же человеческие существа, как мужчины, и каждый шаг нашей борьбы вдалбливает этот трудный урок в умы мужчин и, в особенности, в умы политиков. Я хочу сегодня доказать определенное положение. Для этого я выбираю следующую мысль: «Одинаковая справедливость по отношению к мужчинам и женщинам; одинаковая политическая справедливость, судебная, экономическая и социальная». Возможно яснее и короче хочу я сегодня показать вам, что если дозволительно бороться за обычную одинаковую справедливость, то женщины имеют полное право, нет, даже большее право, чем когда-либо имели мужчины, совершить революцию и бунтовать. Против этого мне многое возразят, но я сейчас докажу правильность этого положения. Вы имеете образец политической несправедливости».

Лишь только я произнесла последнее слово, как распорядительница испустила предостерегающий крик, послышались тяжелые шаги – и большой отряд полиции ворвался в залу и бросился к платформе, вынимая на ходу свои жезлы. Во главе с агентами Скотланд-Ярда полицейские стали со всех сторон взбираться на платформу, но лишь только первые из них достигли своей цели, как их встретила бомбардировка цветочными горшками, столами, стульями и другими предметами. Они ухватились за перила платформы, стараясь сломать их, но под драпировкой наткнулись на колючую проволоку. Это заставило их на минуту приостановиться.

Между тем с других сторон стали появляться другие нападающие. Отряд телохранителей и публика энергично отражали атаку, швыряя палки, доски, скамейки, все, что попадалось под руку, тогда как полицейские били своими палками направо и налево, действуя с гораздо большей яростью. Во всех углах видны были мужчины и женщины, у которых по лицу текла кровь, слышны были крики о докторе. В разгаре борьбы раздалось несколько револьверных выстрелов, и женщина, выстрелившая из револьвера, – он был заряжен холостыми патронами, замечу кстати, – терроризовала и удержала на почтительном расстоянии целую группу полицейских.

Я была окружена членами отряда телохранителей, которые старались провести меня к лестнице, ведущей с платформы. Полиция, однако, перехватила нас, и несмотря на сопротивление телохранительниц, полицейские схватили меня и стащили с узкой лестницы вниз. Здесь ждал уже кэб. Меня грубо втолкнули в него и бросили на пол, ибо сиденья были заняты констеблями, которых набралось там столько, сколько мог вместить кэб.

Ночь продержали меня в полиции Глазго, а наутро перевезли в Холлоуэй, где я провела пять памятных дней. То была уже седьмая попытка правительства принудить меня отбывать 3 летнюю каторгу за взрыв в доме Ллойд-Джорджа. За 11½ месяцев после получения этого приговора я провела в тюрьме ровно 80