Моя жизнь. Записки суфражистки - Эммелин Панкхёрст

часа дня, они нашли меня, почти потерявшую сознание и едва дышащую. Только тогда меня отпустили. На этот раз я очень ослабела, и для спасения моей жизни пришлось делать мне вспрыскивание соляного раствора. И все же я сознавала, что вырвалась на некоторое время из тюремных стен. Освободили меня 24 июля. Через несколько дней меня подняли на кресле на платформу Лондонского Павильона. Я не могла говорить, но была здесь, как обещала. Мое отпускное свидетельство, которое я теперь уже не рвала, ибо оно приобрело продажную цену, было продано одному присутствовавшему на собрании американцу за 100 фунтов. Покидая тюрьму, я сказала начальнику, что думаю продать свидетельство и употребить вырученные деньги на милитантские цели, но я не ожидала получить такую крупную сумму.

Летом 1913 г. в Лондоне происходил многолюдный съезд врачей, и 11 августа мы устроили большое собрание в Кингсуэй-Холле, на котором присутствовало несколько сот практикующих врачей. Я говорила на этом митинге, причем была принята решительная резолюция против насильственного кормления, и полиция на этот раз не помешала мне спокойно вернуться домой. То было уже второе публичное мое выступление в этом месте, не сопровождавшееся вмешательством полиции. Вообще, меня оставили в покое, и в конце месяца я совершенно открыто поехала в Париж повидаться с моею дочерью Кристабель и выработать вместе с нею план кампании на осень. Мне нужен был отдых после борьбы последних пяти месяцев, в течение которых я не отбыла и 3 недель из своего трехлетнего срока тюремного заключения.

Глава VII

Два летних месяца 1913 г., проведенные с дочерью в Париже, были последними днями покоя и отдыха, какими мне с тех пор суждено было пользоваться. Часть этого времени я употребила на подготовку настоящей книги, потому что мне казалось, что на мне лежит долг дать миру мое собственное точное и ясное изложение событий, поведших к женской революции в Англии. Будут, несомненно, написаны другие истории милитантского движения; когда во всех конституционных странах мира будет введено женское избирательное право, как оно теперь существует для мужчин; когда мужчины и женщины будут работать в мире промышленности на равных правах, как сотрудники и товарищи, а не как конкуренты, хватающие друг друга за горло; когда, одним словом, исчезнут все ужасные и преступные различия, ныне существующие между полами, – историк получит возможность спокойно заняться нашим движением и беспристрастно рассказать о том, как английские женщины подняли оружие против слепого и упрямого правительства Англии и пробили себе путь к политической свободе. Мне хотелось бы дожить до этого времени, чтобы прочесть эту историю, спокойно обдуманную, тщательно анализированную, добросовестно написанную. То будет книга, лучшая, чем настоящая, написанная в лагере, в промежутке между двумя сражениями. Но, может быть, она даст будущему читателю более ясное представление об упорности и напряженности конфликта, о неожиданном и неподозревавшемся мужестве и боевой силе женщин, которые, изведав опьянение борьбы, утратили всякое чувство страха и продолжали свою борьбу, не останавливаясь перед смертью, ни разу не дрогнув на всем пути.

В октябре я отправилась на французском пароходе в свое третье путешествие в Соединенные Штаты. О моем намерении открыто сообщалось в газетах Англии, Франции и Америки. Не было сделано ни малейшей попытки утаить мои намерения и, действительно, при моем отъезде присутствовало два агента из Скотланд-Ярда. До меня дошли слухи, что эмиграционные чиновники в Нью-Йорке попытаются не допустить меня высадиться, как «нежелательную» иностранку, но я не придавала значения этим сообщениям. Американские друзья писали и телеграфировали мне, успокаивая меня, и я поэтому спокойно провела время переезда, работая и набираясь сил для предстоящего лекторского тура.

26 октября мы бросили якорь в гавани Нью-Йорка и тут, к моему изумлению, эмиграционные власти объявили мне, что я должна отправиться в Эллис-Аплэнд для объяснений в Бюро Специального Опроса. Сопровождавшие меня чиновники позволили моей спутнице американке мистрисс Рета Чайльд Дорр сопровождать меня, но никого, даже адвоката, присланного мистрисс О. Бельмонт для моей защиты, не допустили вместе со мной в Бюро Специального Опроса. Я предстала перед тремя членами этого Бюро совсем одна, как это бывает со многими бедными, не имеющими друзей женщинами… Войдя в комнату, я сразу поняла, что против меня были пущены в ход чрезвычайные меры, потому что на столе, за которым сидели члены Бюро, я увидела объемистое dossier из вырезок с отчетами о моих процессах в Англии. Эти вырезки мог доставить Скотланд-Ярд или само правительство. Этих вырезок оказалось достаточно, чтобы убедить Бюро, что я являюсь по меньшей мере сомнительной личностью, а потому мне сообщили, что меня задержат до выяснения вопроса высшими властями в Вашингтоне. Все возможное было сделано, чтобы устроить меня поудобнее.

На Эллис-Аплэнде я провела два с половиной дня, – достаточно долго для того, чтобы можно было успеть представить мое дело на рассмотрение президента, который распорядился о немедленном моем освобождении. Тот, кто придумал задержать меня, совершенно упустил из виду рекламное значение инцидента. Мое турне по стране оказалось благодаря ему гораздо более удачным, и я вернулась во второй половине ноября в Англию с весьма щедрым вкладом американцев в наш боевой фонд, вкладом, который, к сожалению, мне не дали возможности лично передать по назначению.

Ночью перед прибытием в Плимут «Маджестика», на борту которого я находилась, я получила по беспроволочному телеграфу сообщение из нашего штаба, что правительство решило арестовать меня. Этот арест был произведен на другой день при весьма драматичной обстановке. Пароход бросил якорь во внешней гавани, и мы сразу заметили, что залив, всегда кишащий проходящими судами, на этот раз был совершенно пуст. Вдали катер, обыкновенно встречающий пароходы, стоял на якоре между двумя громадными военными судами. Пассажиры столпились у бортов, ожидая в безмолвии, что произойдет в дальнейшем. Вдруг рыбачья лодка перерезала гавань и проскочила мимо мрачных военных судов. Две женщины, окатываемые волнами, стояли на лодке и, когда она быстро проходила мимо нашего парохода, они крикнули мне: «Кошки здесь, мистрисс Панк- хэрст! Они около вас…» Голоса их затерялись в тумане, и мы не слышали ничего больше. Через две-три минуты напуганный юнга появился на палубе и сообщил мне, что эконом просит меня спуститься к нему в контору. Я ответила, что ничего подобного не сделаю, и вслед за тем наверх высыпали полицейские, от которых я уже в пятый раз услышала, что арестована в силу закона «кошка и мышки». Понадобилось послать пять агентов Скотланд-Ярда, двух полицейских из Плимута и надзирательницу из Холлоуэйской тюрьмы, чтобы взять одну женщину с парохода, остановившегося в море в двух милях от берега.

Оставаясь верной своему решению ничем не помогать