Исцеление мира. От анестезии до психоанализа: как открытия золотого века медицины спасли вашу жизнь - Рональд Дитмар Герсте

работу и иногда вовлекался в сомнительные, возможно даже криминальные дела. В те годы «делать деньги» было очень важно, и чем ниже было твое падение, тем выше оказывались доходы. Наконец он пришел в стоматологию. Его биографы расходятся во мнениях относительно того, действительно ли он обучился всему в Балтиморском колледже стоматологической хирургии или, как это обычно бывало в то время, изучал дело, будучи ассистентом дантиста. Учителем Мортона был не кто иной, как Хорас Уэллс. В дальнейшем Мортон все же открыл свою собственную практику в Фармингтоне, недалеко от столицы Коннектикута, Хартфорда. Прибыв в городок, он сразу заприметил 15-летнюю Элизабет Уитман, дочь одной важной фармингтонской семьи. Это была любовь с первого взгляда. Элизабет, на которой он женился в мае 1844 года, стала главной опорой и доверенным лицом в бурной жизни Мортона и верила в мужа, когда казалось, что все сговорились против него. Мортон был одаренным и опытным дантистом и вскоре сумел открыть практику в Бостоне, главном городе Новой Англии. Здесь он продолжил обдумывать идею, которая уже давно его не покидала.

Поздно вечером 30 сентября, за две недели до того утра в Массачусетской больнице, в дверь Мортона постучал пациент. Музыкант Эбен Х. Фрост страдал от ужасной зубной боли, но в то же время панически боялся мучительного удаления. Как уже было сказано, Мортон какое-то время работал с потерпевшим досадную неудачу Хорасом Уэллсом и был очарован идеей, что вдыхание обезболивающего газа может вызвать состояние одурманенности или даже усыпить человека, полностью лишив его чувствительности к внешним раздражителям, и прежде всего к боли. Уэллс работал с оксидом азота, также известным как веселящий газ. Эксперименты Мортона же больше концентрировались на серном эфире, пары которого, очевидно, могли притупить чувства человека. Он позволил вечернему гостю, страдающему от зубной боли, вдохнуть пары эфира и быстро удалил больной зуб. Когда Фрост, придя в сознание, спросил, когда он начнет, Мортон указал на зуб, уже лежащий на полу.

 Мортон стоял на пороге открытия, которое могло принести пользу всему человечеству, – а это можно сказать лишь о немногих изобретениях.

Он написал Уоррену и получил разрешение представить свою «заготовку» в пятницу утром.

Было двадцать минут одиннадцатого – ровно тот час, на который была запланирована операция. Уоррен собирался повернуться к пациенту, молодому человеку по имени Гилберт Эббот, у которого была доброкачественная опухоль под челюстью, когда дверь аудитории распахнулась и запыхавшийся Мортон ворвался в аудиторию. Вплоть до последней минуты он работал с мастером по изготовлению инструментов над резервуаром для жидкости (по внешнему виду напоминавшим реторту[12]), который он нес под мышкой.

Мортон, вероятно, заметил насмешливые выражения лиц многих присутствующих. Однако сам он выглядел собранным и, подойдя к Эбботу, спокойным голосом объяснил ему свою задумку. Эббот доверился Мортону и, наверное, был благодарен за любую попытку уменьшить боль, которая ждала его во время удаления опухоли. Мортон дал ему вдохнуть содержимое большой стеклянной колбы, в которой находилась непонятная жидкость. После нескольких вдохов глаза Эббота закатились, а голова слегка откинулась назад на операционном кресле, так, что зрителям стала видна опухоль. Мортон повернулся к Уоррену и попытался сохранить твердый голос: «Ваш пациент готов, доктор!»

Уоррен склонился над Эбботом и рассек кожу одним из тех ножей, которые тогда не очищались, не говоря уже о стерилизации – их только вытирали. На мгновение Уоррен замер, потому что первый крик, который он столько раз слышал в начале бесчисленных операций за свою долгую карьеру хирурга, не раздался. Эббот даже не шевельнулся. Внезапно в аудитории наступила тишина. Уоррен перевязал слегка сочащиеся сосуды и без труда удалил опухоль, быстрыми умелыми движениями зашил рану. Вся операция заняла чуть больше пяти минут.

Эббот по-прежнему не проявлял никаких эмоций. Уоррен выпрямился и медленно повернулся к публике, которая едва дышала. Все заметили, как изменилось лицо хирурга. В нем больше не было высокомерия, саркастичности – лишь безграничное удивление, если не растроганность. Доктор, от которого всегда веяло прохладным отношением, с трудом справился со своими эмоциями и дрожащим голосом произнес предложение, которое стало самым значительным в истории медицины: «Gentlemen, this is no humbug!»[13]

Это действительно было не надувательством, а революцией, благословением, чудом, открывшим новые возможности искусства исцеления, сделавшим возможными хирургические вмешательства, на которые раньше не осмеливался ни один хирург, например, удаление нагноенного аппендикса, равносильное в то время смертному приговору. Когда Гилберт Эббот пришел в сознание и едва смог понять, что все уже закончилось, всем присутствующим докторам и студентам стало ясно, что в этом лекционном зале внезапно было положено начало новой эры и каждый был тому свидетелем.

Несколько дней спустя последние сомнения развеялись: Мортон применил свой метод во время операции, проведение которой считалось высшим пилотажем среди врачей того времени и ужаснейшей пыткой и искалечиванием среди пациентов – ампутации ноги. И в этот раз, когда пила коснулась чрезвычайно чувствительной надкостницы, тоже царила тишина.

16 октября 1846 года беспокойство Мортона о пациенте превысило его облегчение от успешной демонстрации. Его жена Элизабет заметила, что муж вернулся домой лишь в послеобеденное время, поскольку, очевидно, наблюдал за Эбботом, опасаясь последствий наркоза: «Пробило два, затем три часа. И наконец, около четырех доктор Мортон вернулся домой. Его дружелюбное лицо было столь напряженным – я испугалась, что он потерпел неудачу. Он обнял меня так крепко, что я едва не потеряла сознание, и нежно сказал: “Что ж, любовь моя, все прошло успешно”» [1].

Через три недели после премьеры метода Генри Дж. Бигелоу выступил с лекцией в Бостонском обществе усовершенствования медицины и сообщил коллегам о том, во что едва ли можно было поверить. События Нового Света распространились по всему земному шару через письма и краткие научные отчеты. Одним из первых преодолевших трансатлантический маршрут пароходов стал «Acadia», принадлежащий компании судовладельца Сэмюэла Кунарда. «Acadia» покинул порт Бостона 3 декабря 1846 года, сделал небольшую запланированную остановку в Галифаксе, на североамериканской территории, находившейся во владении Великобритании (в 1867 году она стала известной нам Канадой), и достиг Ливерпуля 16 декабря после перехода через бушующий океан. В ящике для почты лежали письма очевидцев из Бостона, адресованные британским коллегам, в том числе длинное письмо Генри Бигелоу для живущего в Лондоне американского ботаника Фрэнсиса Бутта. Новость о первой безболезненной операции даже на пароходе была главной темой разговоров. Судовой врач очень много узнал об эфире и его эффектах и без промедлений передал полученные сведения своему коллеге-медику, как только прибыл