Исцеление мира. От анестезии до психоанализа: как открытия золотого века медицины спасли вашу жизнь - Рональд Дитмар Герсте

наркозом. Пирогов сконструировал ингалятор, подводящийся к маске для лица, удивительно похожий на современное анестезиологическое оборудование. 27 февраля 1847 года он в четвертый раз прооперировал пациента под общим наркозом. То был вполне типичный для середины XIX века случай: девушке пришлось ампутировать ногу (в соответствии со знаниями того времени), и ее культя начала гноиться. 30 марта Пирогов представил научный труд о своих первых опытах применения наркоза в Академию наук в Париже. Он предложил альтернативный способ обезболивания, не пользовавшийся популярностью в то время, а именно ректальное применение эфира. Однако этот способ имел значительные побочные эффекты: многие больные страдали коликами и поносом, потому в дальнейшем Пирогов использовал его только для снятия спазмов при мочекаменной болезни.

 В мае 1847 года Пирогов узнал о желании царя применить его навыки для помощи русским солдатам на Кавказе и продемонстрировать находившимся там военным врачам способ использования эфира.

Упаковав в багаж не менее 32 килограммов эфира и всевозможное оборудование, Пирогов отправился в дальний путь. Из-за высоких температур он переживал, что свойство жидкости к легкому воспламенению может стать проблемой. Однако, несмотря на это опасение, эффективность применения метода обезболивания даже в условиях полевых лазаретов убедила Пирогова в том, насколько верным было решение привезти сюда эфир: «Самый утешительный результат эфирования был тот, что операции, производимые нами в присутствии других раненых, нисколько не устрашали, а, напротив того, успокаивали их в собственной участи»[17].

Впервые в военной медицине обезболивание уменьшило страдания раненых солдат и значительно облегчило работу хирургов. Согласно имеющимся данным, к февралю 1848 года Пирогов и обученные им коллеги выполнили более 500 операций под наркозом. Хотя, вероятно, данные о летальности в этой группе пациентов задокументированы не полностью, нам известно, что на 5,4 операций приходился один летальный исход. Однако смерть вызывалась характером раны или вмешательством; очевидно, дело было не в наркозе. Так Пирогов выразил свое колоссальное удовлетворение результатом: «Россия, опередив Европу нашими действиями при осаде Салтов, показывает всему просвещенному миру не только возможность в приложении, но неоспоримо благодетельное действие эфирования над ранеными, на поле самой битвы. Мы надеемся, что отныне эфирный прибор будет составлять точно так же, как и хирургический нож, необходимую принадлежность каждого врача во время его действия на бранном»[18] [8].

Несмотря на восхищение возможностями наркоза, фактически произведшего революцию в медицине, Пирогов тем не менее осознавал его потенциальную опасность: «Этот вид анестезии может нарушить или значительно ослабить активность рефлексов, а это – всего лишь один шаг от смерти»[19] [9].

Но вскоре после внедрения этого метода в медицинскую практику стало ясно, что этот эпохальный шаг вперед тоже имел свою цену: оказалось, что обезболивающее средство всегда представляло опасность или, как надменно выразился обозреватель одного медицинского журнала несколько лет спустя: «Люди посмотрели дареному коню в зубы и обнаружили, что, помимо положительных качеств, у него есть и отрицательные» [10].

 В феврале 1847 года произошла первая смерть от эфирного наркоза, а последовавшие за ней были подробно описаны в специализированных журналах.

Удивительно, что после применения анестезии не произошло значительно большего количества смертельных случаев, учитывая абсолютное непонимание врачами того времени фармакологического действия эфира и других наркотических средств; зачаточные знания физиологии сердца и системы кровообращения, которые попадали под воздействие вдыхаемого газа; и, прежде всего, дозировки, рассчитывающейся по грубым оценкам: анестетик нередко «на глаз» капали на носовой платок, которым накрывали лицо пациента.

Опасность почти не изученных побочных эффектов в решающей степени поспособствовала тому, что всего через год после того знаменательного дня эфир в качестве анестетика остался в прошлом. Хирурги все больше стали доверять хлороформу, наркотическое действие которого эдинбургский врач сэр Джеймс Янг Симпсон испытал на себе и двух своих гостях после ужина.

Несмотря на весь тот восторг, с которым мир принял изобретение бостонца, главного героя этой истории ждало одно из самых отвратительных и трагичных в истории современной науки сражений. Наметившаяся история американского успеха превратилась в сагу о ненависти и несчастье. Уильям Томас Грин Мортон стремился служить человечеству и быть полезным. Желание заработать как можно больше денег с помощью своего открытия в то время не было предосудительным для настоящего янки, равно как и для американского общества, ориентированного на экспансию. Сначала Мортон хотел сохранить в секрете происхождение чудесного вещества, и, поскольку характерный запах эфира был знаком большинству людей в аудитории Массачусетской больницы общего профиля, он добавил полученные из апельсинов ароматические масла, чтобы его замаскировать. Попытки получить патент не увенчались успехом, не в последнюю очередь потому, что он был кем угодно, только не мошенником с холодным расчетом. И когда врачи больницы пригрозили отказом от применения анестезии, если он не расскажет им о составе, Мортон уступил: ему не хотелось возлагать на себя груз ответственности за готовые вновь восторжествовать бессмысленные муки.

Но даже заслуженность славы первооткрывателя наркоза была поставлена под сомнение. С могучей силой злого, кошмарного духа, на сцене появился прежний учитель Мортона: врач и химик Чарльз Джексон. На ранней стадии своих экспериментов Мортон, среди прочего, обсуждал с Джексоном эфир и его обезболивающее воздействие. По этой причине Джексон полагал себя вправе считаться изобретателем наркоза и вымогать у Мортона все большие суммы денег. Мортон, который из-за бесконечных дрязг, петиций и опровержений вскоре начал страдать не только ментально, но и физически, не знал, что у Джексона хроническая одержимость стремлением к научным заимствованиям была близка к психическому заболеванию. Несколькими годами ранее, во время пересечения Атлантического океана, Джексон встретил изобретателя Сэмюэла Морзе, задорно рассказавшего ему о своей электрической телеграфии. Едва высадившись на берег, Джексон стал утверждать, будто он изобрел «телеграфирование». Эта наглая выходка обернулась для Морзе годами судебных разбирательств.

Джексон располагал внушительными связями с научным миром Европы и сразу после успешной демонстрации Мортона направил во Французскую академию наук депеши, в которых прославлял себя как отца наркоза и благодетеля человечества.

Следы этой дерзости сохраняются по сей день: в некоторых энциклопедиях Джексон до сих пор значится одним из пионеров анестезии.

Гораздо больше заслуживал славы несчастный Хорас Уэллс: его положение теперь было аналогично положению Мортона и напоминало о ранних опытах, предшествовавших неудаче во время демонстрации на глазах огромной аудитории и Уоррена. Запоздалое оправдание и горько-сладкая ирония истории: веселящий газ, использовавшийся Уэллсом, много лет назад вернул себе место в современной анестезии, а эфир и хлороформ давно вышли из употребления. Уэллса также снедал изнутри спор