Исцеление мира. От анестезии до психоанализа: как открытия золотого века медицины спасли вашу жизнь - Рональд Дитмар Герсте

середине XIX века в дунайской метрополии вновь процветало врачебное искусство, исследования человеческого тела и его болезней. Я говорю «вновь», потому что во времена императрицы Марии-Терезии в середине XVIII века вокруг ее придворного врача, голландца Герарда ван Свитена, образовалась широко известная Венская медицинская школа. Вскоре возникла Вторая Венская медицинская школа – для собиравшихся здесь же с 1840-х годов корифеев, в числе которых был и великий Теодор Бильрот[22].

Основоположником этого расцвета стал мужчина, сделавший не слишком почитаемую патологию, точнее говоря, патологическую анатомию, базой медицинских знаний и понимания организма. Это был Карл фон Рокитанский. С 1830 года Рокитанский работал в патологоанатомическом отделении Венского университета, а через четыре года стал профессором и руководителем Патологоанатомического музея. Вскрытия, которых за 45 лет своей деятельности он провел более 30 000, для студентов-медиков были самым важным форумом для приобретения знаний. Их превосходили разве что лекции, в которых ученый использовал образный язык для описания патологических состояний. Так он, например, сравнивал слизь в воспаленном желчном пузыре с «пастой из анчоусов», кровь – с «малиновым вареньем», а конкременты при раке желудка – с «кофейной гущей» [1]. При этом помещение, в котором Рокитанский практиковал самый важный аспект своей профессии, не соответствовало его растущей репутации: вскрытия проходили в бараке, в «покойницкой» общей больницы. Однако это не повлияло на его рвение к патологии как науке, а для студентов четыре – шесть вскрытий в первой половине дня были кульминацией учебного процесса. Высокий уровень смертности среди матерей в Первой акушерской клинике и близкое расположение – клиника находилась всего в нескольких шагах от помещения для вскрытий – способствовали тому, что едва родившие женщины, скончавшиеся в результате родильной горячки, регулярно попадали на столы Рокитанского, иногда вместе со своими умершими младенцами. Ужас и загадочность женского тела, пронизанного гнойными нарывами, настолько впечатлили одного студента из венгерской части Габсбургской монархии, что он решил специализироваться на акушерстве. Этого юношу звали Игнац Филипп Земмельвейс.

Земмельвейс родился 1 июля 1818 года в Буде, одной из двух половин венгерской столицы Будапешт, в богатой купеческой семье. Дом, в котором он появился на свет, смело можно было назвать дворцом. Сегодня же там располагается музей истории медицины, носящий его имя. Игнац вырос в поистине мультикультурном обществе: империя Габсбургов была обителью доброй дюжины национальностей и по крайней мере одиннадцати распространенных языков. Молодой человек пользовался немецким языком, но в его семье говорили на дунайском швабском диалекте, и из-за этой особенности в годы, проведенные в Вене, он чувствовал себя чужим. Ничего ужасного, если оставаться незаметным, но повод для дискриминации и насмешек, если иметь дело с начальством или властями. Кроме того, Земмельвейс свободно говорил на венгерском и в раннем возрасте выучил латынь в школе. Образование играло важную роль для его семьи. Как и братья, Земмельвейс посещал католическую гимназию, после окончания которой сначала приступил к изучению философии в Пеште, по другую сторону Дуная. В 1837 году он переехал в Вену, чтобы изучать в местном университете право.

 Земмельвейс хотел последовать совету отца и стать военным юристом, однако право оказалось для него слишком «сухой» наукой.

Он искал что-то более близкое к жизни и был заворожен, когда друзья взяли его в анатомический театр, которым заведовал коллега Рокитанского. Земмельвейс переключился на медицину. Первые два года он изучал ее на родине, а позднее, в 1841 году, вернулся в Вену, чтобы продолжить обучение там. Сокурсники описывали его как общительного и дружелюбного молодого человека, разительно отличавшегося от озлобленного и агрессивного доктора, коим он стал в дальнейшем. Стоит отметить, что Земмельвейс пользовался популярностью у венских женщин. Потому нельзя полностью исключать вероятность того, что симптомы сифилиса в центральной нервной системе, который отдельные биографы диагностировали у него на основании более поздних психиатрических расстройств, связаны с его молодостью в Вене. Альтернативной же причиной выступает заражение во время вскрытия. Вена была (и остается) очень оживленным городом, и легендарный император-реформатор Иосиф II смирился с предложением разрешить официальные бордели, поскольку ему нужно было сохранить поддержку большинства.

Несмотря на все отвлекающие факторы, Земмельвейс был целеустремленным студентом даже в таком тяготеющем к удовольствиям городе, как Вена, и в 1844 году получил докторскую степень, а также степень магистра акушерства. Земмельвейс не сомневался, что он будет специализироваться на этой области, поэтому подал заявку на должность ассистента директора акушерской клиники. Директором оказался профессор Иоганн Кляйн, человек, который благодаря старательной работе и упорству поднялся на вершину венского общества. В каждой биографии и экранизации истории жизни Земмельвейса Кляйну достается роль злодея. И не найдется много причин снять его с этой роли. Кляйн, которому на момент сдачи экзаменов Земмельвейсом было 56 лет, занял должность Бёера в 1822 году, демонстрируя мастерство и обаяние монарху и государственным мужам. Он также снискал высочайшее уважение, когда в 1830 году довольно успешно посодействовал появлению на свет будущего императора Франца-Иосифа.

Поскольку должность единственного ассистента в клинике Кляйна была занята, Земмельвейсу пришлось стать аспирантом. Позиция не оплачивалась, но для молодого врача, которого обеспечивала семья, это значило не так много, как возможность работать в выбранной им сфере. Он вошел в мир, который, по всей видимости, произвел на него впечатление. Акушерская клиника оказалась большой: в двух отделениях находилось восемь палат с двадцатью койками в каждой.

 Расположение окон было любопытным: они находились на высоте примерно двух метров над полом, поэтому их было трудно открывать. Впрочем, это и так было нежелательно: клиника пыталась предотвращать самоубийства беременных женщин и молодых матерей.

Аналогичные меры предосторожности были предприняты и в туалетах: они были открытыми, чтобы не допустить инфантицида (убийства новорожденного матерью)[23]. Проветривание – если это слово вообще уместно в описываемых условиях – в палатах больных осуществлялось исключительно через открытые двери в коридоры.

Помимо родильного дома, Кляйн имел крупную частную практику, но располагал по меркам нашего времени очень скудным штатом: два оплачиваемых сотрудника на целую свиту студентов-медиков, которые помогали ему, аспирантам и Земмельвейсу, и обучались в процессе. Преимущество двух лет в качестве аспиранта для Земмельвейса состояло в возможности работать и заниматься исследованиями совершенно независимо. Рокитанский симпатизировал ему и разрешил проводить вскрытия женщин, умерших от послеродовой лихорадки. За пять лет в Вене Земмельвейс, вероятно, провел несколько сотен таких вскрытий. Об этом часто говорили в родильном зале. В дальнейшем, когда он все лучше стал осознавать причину послеродовой лихорадки и пути ее