Великая иллюзия - Татьяна Юрьевна Степанова

дорогой. Через много лет уже взрослыми людьми мы встретились опять. Лично для меня все вернулось – мои чувства к ней оказались сильны. Мы делили постель. Но потом она мне заявила, что встречалась одновременно сразу с несколькими мужчинами, не только со мной. Она хотела забеременеть. Она была самодостаточной женщиной, зарабатывала большие деньги. Ей не хватало лишь ребенка. Когда родился Данила, я, поверьте, десятки раз спрашивал ее сам – это мой сын? Давай дадим ему все, чего не было у нас с тобой: нормальный дом, нормальное детство, нормальную семью. Давай поженимся. Но она твердила мне – он не твой сын, оставь нас в покое. Так продолжалось какое-то время. А затем я встретил свою будущую жену Ксению. И прошлое стало неважным.

– Почему Данила покончил с собой?

– Я вам уже говорил о своих догадках…

– Догадках? О парне, которого ты жаждал видеть своим сыном? – Гектор круто обернулся. – Даже половины правды ты не сказал. Я повторяю свой вопрос – почему?

– Наверное, потому, что он не мог так больше жить, – глухо ответил Четвергов.

– Как – так? Регина совратила его несовершеннолетним, он являлся для нее и сыном, и любовником долгие годы. Почти десять лет они спали в одной постели.

С грохотом отодвинув стул, Стас Четвергов поднялся. Вся кровь бросилась ему в лицо. Он побагровел.

– Сукин ты сын, да как твой язык повернулся такое сказать мне… о нем?! О ней?! – заорал он.

– Даже домработница Регины об этом знала, – ответил Гектор. – А ты… ее бывший – нет?

– Это все ложь… что выдумали… такую грязь! – Стаса Четвергова трясло, он выходил из себя.

Катя наблюдала за ним – он в шоке, и это не маска, не игра. Однако ощущение такое, что они своими вопросами лишь укрепили его в каком-то сильном подозрении, может, даже убеждении, которое он сам гнал от себя прочь.

– Парень бросил любовницу-мать ради невесты, – констатировал Гектор. – Годы он служил игрушкой страстей и причуд собственной развратной мамаши, а потом встретил обычную женщину, с которой захотел построить…

– Да он наркоманку встретил законченную! – крикнул Стас Четвергов. – Мне Рига, рыдая, жаловалась. И Даня сам мне признался, когда я с ним решил поговорить об этом. Невеста! Она наркоманка. Она его старше на десять лет. Она его охмурила, кокаином пичкала, подчинила наркозависимостью.

– Она себе пилой изувечила руку. Отпилила пальцы на глазах жениха и полицейского.

– Под кокаином еще и не такое творят.

– Мы узнали, что перед этим ей звонила Регина. Но сама Ирина Лифарь этого не помнит.

– Тогда откуда вы узнали, что Рига ей звонила? – бросил зло Четвергов.

– Узнали, и сведения верные. А вы что скажете?

– Что я могу сказать о поступках наркоманки?

– А что случилось с вашей Мармеладкой Соней в молодости? Ей ведь тоже причинили увечье? Как именно? Каким способом? Кто это сделал? Мы слышали, например, будто в том, что произошло, виновата была Регина. – Гектор закидывал Четвергова вопросами, заколачивая их, как гвозди.

Четвергов тяжело опустился на стул, сцепил кисти рук в замок, глубоко вздохнул.

– Рига ни при чем. Мармеладка сама нанесла себе рану. Изуродовала лицо, – ответил он глухо. – В гримерке сочинского цирка на глазах артистов.

– Чем? Тоже пилой? Атрибутом апостола Симона Зилота, основателя секты, и одновременно инструментом, столь любимым фокусниками в цирке, для распилки одалисок?

– Ножницами. – Четвергов глядел на них остро и пристально. Что-то в облике его снова изменилось. – Она воткнула их себе в щеку. А потом пыталась отрезать себе нос. Регина ее остановила, силой отняла ножницы.

– Почему она с собой такое сделала? Или, скажете, и она была наркоманка?

– Вы сами у нее спросите. Я знаю только, что говорили потом врачи Великой и матери Мармеладки, гримерше… Нанесение увечья в истерическом припадке. У нее и сейчас проблемы с психикой.

– На почве чего с ней приключился такой странный припадок?

– Отчаянный поступок. Великая тогда в Сочи хотела расстаться с ней. Убрать ее из своего номера. Снять с роли девушки-ящерицы, что вылупляется на глазах публики из вселенского яйца… Вазы в форме яйца, наполненной водой.

– Не объяснение, а маразм какой-то, – хмыкнул Гектор. – Вы бы послушали себя, Четвергов.

– Да, вы бы послушали себя сейчас, – подхватила и Катя. – У вас ведь там что-то происходило. И вы это от нас утаиваете. Рассказываете о внешних событиях, но не о причинах. А нас интересуют именно они. А то ведь… вы один из главных подозреваемых по делу об умышленном убийстве. По многим основаниям. Ваша первая любовь за вашей спиной обзванивала врачей, интересовалась причинами смерти вашей жены. А вы, что бы там ни говорили нам, желали видеть Даниила своим сыном. И один намек на то, что мать и сын практиковали инцест, стал бы для вас, судя по вашей бурной реакции, таким толчком к совершению преступления… Можно понять… Все это мы можем понять. Нам неясно другое.

– Что вам неясно?

– Что у вас творилось? Что происходило в дни вашего детства и юности вокруг Мегалании Коралли? Что через много лет случилось в семье Регины Гришиной? Почему люди внезапно хватались за ножницы, за пилу… Отчего вдруг в семидесятых покончил с собой – утопился молодой любовник Мегалании Коралли? Почему много лет спустя Данила вскрыл себе вены, а затем повесился? Почему Регина трепетно хранила в доме фотографии факирш? И что все-таки на самом деле произошло с укротительницей Бугримовой, враждовавшей с вашей странной бабкой?

– И за что вдруг на вашу бабку-факиршу в качестве щедрого дара свалился особняк, числившийся долгие годы на балансе НКВД – МГБ? – закончил Гектор.

– Ей его лично Всеволод Меркулов подарил с согласия Берии, – ответил Четвергов. – Она сама нам хвалилась. Меркулова ведь сразу расстреляли после ареста в 1954-м. Через несколько часов, прямо в камере. Словно хотели, чтобы он особо не болтал на допросах, когда ему пальцы начнут дробить, пытать… Полковник, давайте сыграем с вами в одну игру, а? Я вам расскажу, что знаю. Но при одном условии.

– Каком? – спросил Гектор.

– Я нормальный образованный человек с устоявшимися взглядами на жизнь. Я не убийца. Можете думать что угодно, но Регину я не убивал. Если