Великая иллюзия - Татьяна Юрьевна Степанова

перед ней не просто до предела открыт, искренен в самом сокровенном, тайном, но и абсолютно беззащитен. И реагирует мгновенно на малейший знак ласки, внимания с ее стороны…

Втроем они ели рис, йогурт и запивали все зеленым чаем. Полосатик-Блистанов отыскал в ящиках своего начальственного стола еще и чипсы.

– Ну надо же, – объявил Гектор не загробно-глухим тоном, как раньше в печали, а голосом лицедея Фагота. – Кто-то со своими демонами бился – впору в русскую рулетку барабан крутануть… А кто-то, как заботливый ангел, тем временем преспокойненько варил рис в мультиварке, чтобы нас накормить.

– А я вспомнила, как кто-то в «Илиаде» вопрошал: «Гектор, будешь ли ты мне послушен?»[11] – в тон ему ответила Катя.

Он залпом хлопнул жасминовый зеленый чай, как стакан водки.

Возле Полосатовского отдела полиции затормозил черный «Лендкрузер». Стас Четвергов явился минута в минуту.

Глава 25. Допрос с пристрастием

Стас Четвергов явился без адвоката. Капитан Блистанов вышел встретить его возле дежурной части. Пока они с Гектором находились в кабинете одни, Катя сказала:

– Гек, прежде чем муж Кошелька попадет в ваши могучие жернова, подумайте об одном важном противоречии.

– Каком? – Гектор снял пиджак, засучил рукава белой рубашки, ослабил галстук и… забрал со стола Блистанова наручники (тот по гражданской своей привычке вечно все везде раскидывал и забывал), пристегнул их к поясу так, чтобы в глаза бросались.

– Даниилу Гришину было двадцать шесть лет. А события с изнасилованием, о которых нам поведала Вера Резинова, относятся к ее детству – к концу семидесятых. Мегалания Коралли умерла в восьмидесятом.

Он глянул на нее и вспыхнул… Кате стало ясно, что в смятении чувств, в меланхолии своей и обиде он даже не обратил внимания на это! Результатом стало то, что встретил он Четвергова не столь зубодробительно, как собирался, бряцая наручниками.

– Где же ваш адвокат, Четвергов?

– Успею с адвокатом. – Стас Четвергов оглядел их всех, опустился на стул. – Что вы еще придумали, а? Кто вам сказал, что Данила – мой сын?

– Свидетели. – Гектор сел на угол стола напротив него.

– Какие еще свидетели? Это Соня вам выдала? Мармеладка наша?

– Нет, не София Мармеладова.

– Но кто тогда? – Четвергов выглядел иначе, чем в прошлый раз. Если в Жаворонках их встретил насмешливый и вальяжный «просвещенный помещик», то здесь перед ними возник тот самый гангстер, почти Лаки Лучано. – А-а-а-а, зараза Верка… Ну, конечно, как же я о ней забыл… Верка-Шмыга – мы ее так звали все когда-то, шмыгала по углам этакая сикуха с косичками и за всеми шпионила, подглядывала, подслушивала. Двоюродная сестра Регины, да? Она вам наплела про меня лжи?

– Она не только объявила Данилу вашим сыном, – заметила Катя, решившаяся вмешаться, чтобы и второй важный вопрос, как и первый, не забуксовал в трясине мужского противостояния и вражды, что буквально с первых минут заполонила собой кабинет. – Она нам рассказала, что особняк достался Регине от Мегалании Коралли в качестве выкупа и платы за ее молчание после того, как вы ее изнасиловали в юности. Или заявите нам, что и это все вранье?

– Нет. – Стас Четвергов скользнул взглядом черных цыганских глаз по Кате. – Раскопали наше грязное семейное белье. Поздравляю.

– Ты ее изнасиловал? – Гектор наклонился, сгреб его за грудки и притянул к себе. – Да или нет?!

– Руки прочь от меня! – крикнул Четвергов, неловко ударяя ему по запястьям. – Не сметь так со мной обращаться! Я не пацан вам тут для битья. И я ни в чем не виноват! А то, что случилось у нас тогда в юности с Ригой… Не вам об этом судить. И не вам меня упрекать. Я ее страстно любил с тринадцати лет, ясно вам? Как только соки во мне забродили, я грезил одной ею как сумасшедший. Она была старше. Ей нравились взрослые парни. Великая таскала ее с собой в цирк – к ней и к Мармеладке липли разные акробаты, гимнасты, такие же качки-атлеты, как ты, полковник! А я был пацан, школьник. «Иди спать, малыш Стасик!» – бросала она мне. Она издевалась надо мной. Она меня распаляла. Мне исполнилось семнадцать, и я решил наконец… поступить как мужик, сделать ее своей женщиной. Да, я ее взял тогда силой, она сопротивлялась… сначала. А потом у нас с ней было все по доброму согласию.

– Только прежде ты ее напоил, – хмыкнул Гектор.

– Мы оба были пьяны. Это произошло на юбилее Великой. Ей стукнуло восемьдесят. Она сняла зал в ресторане «Арагви», а потом все гости, весь цирковой коллектив ее приехали на Арбат в особняк. Мы, молодежь, танцевали. «АББА», «Бони М»… Я танцевал с Ригой… Великая тряхнула стариной и славой – начала показывать гостям свои знаменитые фокусы. А я затащил Ригу в спальню. Она, к моему удивлению, оказалась девственницей и стала кричать, когда я… Нас накрыли с поличным прямо в постели моей бабки.

– И что было дальше?

– Что? Когда тебе семнадцать и ты переспал с девчонкой против ее воли? Все орали, кудахтали… Великая сначала выгнала меня из дома. Мать Риги, алкоголичка-бухгалтерша, вопила, что я изнасиловал ее дочь, что меня ждет тюрьма, что она напишет заявление на меня в милицию… Я три дня спал на Киевском вокзале, а потом вернулся, как побитый пес, на Арбат… У меня же не было другого дома в Москве. Великая сделала мне супервыволочку. – Он усмехнулся горько. – Бухгалтерше заткнули рот, положили на ее сберкнижку пять тысяч рублей… А у нас с Ригой начался сумасшедший роман. Я ведь стал ее первым. Она, любовь моя, вошла в азарт, возжелала вдруг, чтобы я трахал ее, простите за грубость, каждые пять минут. Парадоксы жизни и страсти… Итак, исповедавшись, я удовлетворил ваше нездоровое любопытство? – Четвергов, игнорируя Гектора, тяжело в упор посмотрел на Катю – гангстер из доков Манхэттена.

Гектор встал и отошел к окну, повернулся спиной. Катя увидела, что он побледнел.

– Так Даниил ваш сын или нет? – спросил он ледяным тоном.

– Нет, не мой. Все, о чем я рассказал, случилось очень давно. А потом настала взрослая жизнь. Великая умерла. Наш союз распался. Мы с Ригой пошли каждый своей