Я подарю тебе свое разбитое сердце - Полин Мур

class="p1">— Ты делаешь неправильный выбор, мальчик мой, — заключила миссис Буэр.

Линда, словно почувствовав мой дискомфорт, сменила тему. И теперь они делились веселыми ситуациями из жизни, а я сидел и смотрел в окно. На улице шел снег. Наступил первый месяц зимы, а я думал о Мили.

Я часто представлял, как выглядит ее жизнь без меня. В ней нет боли, нет слез и, что самое важное, нет чувства утраты. Я видел, как она загорается светом, когда мы находимся вместе. Как она смеялась над моими шутками, даже если они были не совсем удачны. Я хотел сохранить этот свет, растянуть эти мгновения счастья, как тонкую нить, чтобы она никогда не обрывалась. Иногда, когда она задавала вопросы о моем здоровье, я ловил себя на мысли, что необходимо быть осторожным в ответах. Будто бы в этих словах таится опасность, которая может разрушить все, чего мы достигли. Я обманывал не только ее, но и себя, питая надежду, что справлюсь с этим — что в итоге меня ждет удачный исход. Возможно, это было наивно, но мне так хотелось верить в светлое будущее. Но каждый раз, когда я видел ее улыбку, меня охватывало чувство вины. Секрет, как тень, следовал за мной. Я не позволял себе принимать близко к сердцу мысли о будущем, потому что они всегда заканчивались скорбью. Я был героем в своей собственной жизни, отказываясь признать, что даже герои могут упасть. Но чем больше я искал оправдания на языке рассуждений, тем сильнее мои эмоции противопоставляли меня этому тщеславию. После слов пожилой женщины я задумался: правильно ли это — беречь Милс от правды, когда, возможно, это может помочь нам обоим? Я понимал, что, скрывая эту часть себя, я изолировал ее и отчасти отдалял.

Громкий смех детей стих, когда в палату вошел мистер Бэрроуз. С момента начала операции прошло два часа, может чуть больше. Выражение лица мужчины говорило само за себя.

Еще один человек покинул этот мир.

Мои мысли замерли, и, казалось, мир остановился на мгновение, когда я встретился со взглядом мужчины. Он произнес сначала не слова, а звук, как будто вся боль, что сжала его сердце, вырвалась в наружу. Он сдерживал себя, но я заметил, как губы дрожат, когда он начал говорить.

— Мы сделали все, что смогли, — произнес он со слезами на глазах.

Повисла тишина.

Он обнял себя руками, словно так пытался укрыть себя от света, в котором не было места для радости. Я вспомнил ту старую женщину, которую спас из рук Клариссы. Ее глаза, полные пережитой боли, слезились. Она боролась. Она не сдавалась. И вот теперь, когда ее уже не было, что значили все те бесконечные дни борьбы, если они ни к чему не привели? Это было жестоко. Внутри меня все перевернулось. Я чувствовал, как холод пробежал по спине. Смерть здесь, рядом с нами. Всегда, кажется, только на шаг впереди, забирая тех, кто не успел сказать «прощай», не успел увидеть, как светит солнце или как падает первый снег. Слёзы врача, его глубокая скорбь и бессилие были для меня отражением реальности, в которой мы все существуем. Мы святые мечтатели, разрываемые на части между любовью и страстью к жизни — и тем мрачным тенью, что рано или поздно коснется каждого. Мы все находимся в этой бесконечной игре, где ставки слишком высоки, и одна ошибка может стоить всего, что у нас есть.

Я не знал, что сказать. Мой собственный страх и горе смешивались с тяжелым грузом его потери. Он потерял не только пациента — он потерял частичку себя, своего опыта, своей преданности. И я понимал, что, несмотря на все наши усилия, мы не всегда можем спастись. В этот момент, глядя на врача, я понял, что Милисента должна знать правду. И я скажу ей. Скажу сегодня.

Врач ушел, оставив нас одних. Я оглядел всех присутствующих. В глазах каждого были слезы. Слезы о еще одной потерянной жизни.

Все разошлись по своим палатам. В отделении была тишина. Стрелки на часах показывали девять вечера. потихоньку все ложились ко сну. Линда зашла ко мне после того как сделала обход. Она принесла мне минеральную воду и чистое полотенце. Она молчала. И это молчание было таким тяжелым, что оно сдавливало грудь.

— Завтра прощальный день, — прошептала она.

— Понял, — ответил я.

— Спокойной ночи, — она ушла.

Я еще несколько минут смотрел на закрытую дверь. Свет в коридоре погас. Я написал родителям несколько сообщений, сообщил о своем самочувствии. Затем написал Стивену, с которым мы не общались уже несколько дней. А затем написал Мили. Она прочла мое сообщение сразу.

Милс: «Прости, сегодня не получится поболтать. Меня попросили выйти в ночную смену. Ты как?»

Как я? Я сам не знаю. Я устал.

Я устал… устал… устал…

Стефан: «Лучше. Мили, нам надо серьезно поговорить».

Несколько секунд сообщение висело прочитанным. Вероятно, она боялась этого предложения, потому что, как правило, когда такое пишут, это означает, что его отправитель хочет расстаться, но нет. Я ни за что не брошу ее. Даже если буду под дулом пистолета.

Милс: «О чем?»

Стефан: «Это лучше обсуждать не по переписке. Созвонимся завтра?»

Милс: «Стефан, не пугай меня! В чем дело?!»

Я тяжело выдохнул.

Стефан: «Я в больнице. Все остальное расскажу завтра».

Но не тут-то было. Она сразу позвонила мне. И не просто позвонила по телефону, а позвонила по видеосвязи. Я принял вызов, но камеру пока включать не стал.

— Стефан! Что значит ты в больнице? Тебе стало хуже? Включи камеру!

— Милая, тише. Здесь все уже спят.

— Стефан, я не успокоюсь, пока не увижу твое лицо, — я слышал, что ее голос был на грани истерики.

Я поджал губы. Включил фронтальную камеру. Когда взгляд Милисенты упал на меня, я почувствовал, как в груди заполнилась пустота. И вот она, ее удивление и мгновенное понимание — без слов. Её лицо застыло в выражении шока, губы слегка дрожали, а глаза, некогда полные жизни и радости, теперь будто покрылись серой пеленой. В каждом моргании ее глаз я ощущал, как её сердце разбивается на мелкие кусочки. Милс всегда искала счастья, как солнечный лучик в пасмурный день. Теперь же этот луч, казалось, затушили мрак моего диагноза. Я чувствовал, как мое сердце наполняется невыносимой болью от осознания того, что моя болезнь уже повлияла на неё и, возможно, изменит её жизнь навсегда.

— Это то, о чем я думаю? — прошептала она. Я кивнул. — Почему? Почему