Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

форме креста на императорский лоб. Итак, все готово к самой важной части торжественной церемонии. Встав, император снимает с головы небольшой венец и собственноручно надевает большую алмазную корону, благоговейно протянутую митрополитом; затем он садится на свой трон, держа в правой руке скипетр, а в левой – державу. Просидев в таком положении несколько минут, он встает и венчает свою августейшую супругу, преклонившую перед ним колена. Сначала он прикасается к ее лбу своей короной, затем возлагает ей на голову корону поменьше, которую сразу же прикрепляют к ее волосам четыре фрейлины, одетые по старому обычаю московского двора. В то же время ее величество облачают в мантию из тяжелой золотой парчи, подобную мантии императора и вдовствующей императрицы, с опушкой и подкладкой из горностая.

Увенчанные и облаченные таким образом, их величества восседают в торжественной позе, в то время как протодиакон громким, зычным голосом читает длинный список громких наследственных титулов, принадлежащих по праву императору и самодержцу всея Руси, а хор нараспев молитвенно призывает на могущественного обладателя упомянутых титулов долгую жизнь и счастье: «Многая лета! Многая лета! Многая лета!» Затем начинается служба, проводимая с такой помпой и великолепием, которые можно увидеть разве только один или два раза за поколение. Шестьдесят сановников церкви в роскошных одеяниях высших иерархов исполняют свои функции с должной торжественностью и благоговением; но великолепие облачений и пышность церемониала вскоре забываются при звуках изысканной торжественной музыки, ибо глубокие басовые тона взрослых певчих на заднем плане, тщательно отобранных для такого случая со всех частей империи, разносятся, словно звуки огромного органа, и чудесно сплетаются с чистыми, мягкими, нежными нотами мальчиков-певчих в красных одеждах перед иконостасом.

Слушая с большим волнением, я невольно вспоминаю картины ангельских хоров Фра Анджелико и не могу не думать, что старый набожный флорентинец, чья душа была открыта всему божественному и прекрасному, должно быть, слышал эту музыку в своем сердце. Впечатление настолько сильное, что последующие детали долгой церемонии, включая помазание святым миром, не врезаются в мою память. Однако я помню один инцидент; и если бы он случился в более раннюю и суеверную эпоху, его, несомненно, занесли бы в летописи как важное знамение. Когда император хотел спуститься с помоста, увенчанный и помазанный, случайный луч солнца проник в одно из узких окон наверху и, прорезав тускло освещенный зал, упал на императорскую корону, на миг озарив ее и стократно усилив блеск огромного скопления бриллиантов.

В подробном описании коронации, которое я составил после того, как покинул Кремль, я читаю следующее: «Пышная церемония подошла к концу, и теперь Николай II – венчанный император и помазанный самодержец всея Руси. Да будут заботы империи легкими на его плечах! Такова должна быть искренняя молитва каждого верноподданного и каждого искреннего доброжелателя, ибо из всех живых смертных он, возможно, именно тот, на кого Провидение возложило величайшую силу и величайшую ответственность». Написав эти слова, я не предвидел, насколько тяжкими однажды станут его обязанности, когда империя войдет в полосу серьезных испытаний из-за внешней войны и внутреннего недовольства.

Позволю себе еще одно из старых московских воспоминаний, и все. Через день-два после коронации я увидел Ходынское поле – обширную равнину на окраине Москвы, усыпанную сотнями трупов! Накануне вечером здесь собрались огромные толпы людей из города и окрестных деревень, чтобы на восходе солнца по приказу царя получить небольшой гостинец в память о коронации: сверток с металлической кружкой и немного съестных припасов; и когда забрезжил день, в толпе, торопившейся добраться до ряда будок, откуда должны были раздавать подарки, было растоптано насмерть около двух тысяч человек. Это зрелище было ужаснее поля битвы, потому что большую часть погибших составляли женщины и дети, страшно искалеченные в давке. Словом, зрелище, от которого кровь стынет в жилах!

Возвращаясь к замечанию моего друга в пасхальную ночь в Кремле, русские в целом и москвичи в частности как квинтэссенция всего русского, безусловно, религиозный народ, но их благочестие иногда находит такое выражение, которое скорее шокирует протестанта. В качестве примера могу привести развоз Иверской иконы Богородицы по домам. Эта знаменитая икона, по причинам, которым я никогда не слышал убедительного объяснения, особенно почитается москвичами и в народном мнении занимает место божества-покровителя языческих городов. Так, когда Наполеон подступил к Москве в 1812 году, народ громко призывал митрополита взять образ Богородицы и вести их, вооруженных топорами, на воинство нехристей; а когда царь приезжает в Москву, он обычно прямо с вокзала едет в небольшую часовню у одного из входов в Кремль, где помещается икона, и там возносит короткую молитву. Каждый православный русский, проходя мимо этой часовенки, снимает головной убор и крестится, и всякий раз, когда в ней совершается богослужение, там всегда присутствует значительное число верующих.

Однако некоторые из москвичей побогаче не довольствуются таким прилюдным поклонением перед иконой. Им нравится время от времени видеть святой образ у себя дома, и церковные власти считают уместным потворствовать этой странной прихоти. Поэтому каждое утро можно видеть, как Иверская икона разъезжает по городу от одного дома к другому в экипаже, запряженном четверкой лошадей! Экипаж сразу же можно узнать не по какой-либо особенности его конструкции, поскольку это обычное ландо, какое можно нанять на извозчичьем двору, а по тому факту, что кучер сидит с непокрытой головой, а все прохожие на улицах снимают шапки и крестятся, когда он проезжает мимо. Когда икона прибывает в чей-то дом, ее проносят по всем комнатам, а в главной комнате перед ней проводят короткую службу. Когда ее приносят или уносят, иногда можно видеть, как служанки становятся на колени так, чтобы икону пронесли над их головами. На время отсутствия икону в часовне заменяют копией, трудно отличимой от оригинала, и, таким образом, богослужения и поток денежных пожертвований не прерываются. Эти дары вместе с платой за посещение домов составляют значительную сумму за год и, если я правильно информирован, идут в доход митрополита.

Достаточно только раз проехаться или прогуляться по Москве, чтобы путешественник, даже если он ничего не знает о русской истории, убедился в том, что город, в отличие от своего нынешнего соперника на Неве, является не искусственным созданием дальновидного и своенравного самодержца, а скорее результатом естественного медленного роста, который зависел от постоянно меняющихся потребностей населения. Одни улицы совсем европейские, кроме разве что мостовой, которая повсюду ужасного азиатского качества, – они по вкусу тем, кто усвоил европейскую культуру, но подавляющее большинство улиц пока еще сохраняет свой древний облик и первозданную неправильность. Стоит только отойти от основных проспектов,