Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

оборвышей с лицами, которые ненадолго приобрели неестественное для них смиренное выражение. И стар и млад в правой руке держали по зажженной свечке, и эти мириады мерцающих огоньков создавали любопытное освещение, придавая окружающим зданиям странную живописность, которой они не обладают при дневном свете. Все терпеливо стояли в ожидании радостной вести: «Христос воскресе!»

По мере приближения полуночи гул голосов постепенно утих, и когда часы пробили двенадцать, зазвонил низкий колокол Ивана Великого, и в ответ на этот сигнал все московские колокола вдруг открыли веселый трезвон. Каждый колокол – а имя им легион, казалось, отчаянно стремился заглушить голос соседа, и торжественный гул большого колокола наверху странным образом смешивался с резким и суетливым «динь-дилинь» его крошечных соперников. Если в Москве обитают демоны, которые, по народному поверью, не любят колокольного звона, то, надо думать, в этот самый миг силы тьмы охватила всеобщая паника вроде той, что описал Мильтон в его поэме о Рождестве; и, как если бы этого оглушительного шума было недостаточно, из расположенной поблизости артиллерийской батареи прогремело несколько залпов из крупнокалиберных орудий! Казалось, что шум пробуждает религиозный энтузиазм, и общее волнение чудесным образом подействовало на сопровождавшего меня русского друга. В своем обычном состоянии этот господин был тихим и сдержанным человеком, любителем науки, ярым приверженцем западной цивилизации в целом и дарвинизма в частности и абсолютным скептиком по отношению ко всем формам религиозных верований; но сейчас влияние окружающей обстановки оказалось слишком сильно даже для его философской невозмутимости. На мгновение его православная московская душа проснулась от летаргии космополитизма и скепсиса. Несколько раз перекрестившись – такой набожности я от него никогда прежде не видел, он схватил меня за руку и, указывая на толпу, произнес ликующим тоном: «Посмотрите! Такого не увидишь нигде, кроме Белокаменной! Разве русские не религиозный народ?»

На этот неожиданный вопрос я ответил односложным да и решил не нарушать новоявленного энтузиазма моего друга какой-либо противоречивой нотой; но должен признаться, что этот внезапный взрыв оглушительного шума и ослепительного света пробудил в моей еретической груди чувства скорее воинственные, чем религиозные. На мгновение я вообразил себя в древней Москве и представил себе, как набат призывает народ дать отпор монгольской орде, уже с криками подступившей к воротам!

Служба длилась два или три часа и завершилась любопытной церемонией освящения пасхальных куличей, выставленных длинными рядами за пределами собора и освещаемых зажженными свечами. В этот праздник практикуется не менее любопытный обычай – обмениваться поцелуями братской любви. Теоретически человек должен обняться со всеми присутствующими, как бы говоря о том, что все люди – братья во Христе, однако рафинированность современной жизни внесла в обычай некоторые новшества, и большинство ограничивается кругом своих друзей и знакомых. Когда два друга встречаются в эту ночь или на следующий день, один из них говорит: «Христос воскресе!» – а другой отвечает: «Воистину воскресе!» Затем они троекратно целуют друг друга поочередно в правую и левую щеку. Этот обычай более или менее соблюдается во всех слоях общества, и ему подчиняется сам император.

Это приводит мне на память один анекдот об императоре Николае I, который показывает, что тот был не настолько лишен человеческой доброты, как можно было подумать, судя по его властной и величественной наружности. Выйдя как-то раз пасхальным утром из своего кабинета, он обратился к солдату, который стоял на карауле у двери, с привычными словами приветствия: «Христос воскресе!», но вместо ожидаемого ответа услышал категорическое возражение: «Никак нет, ваше императорское величество!» Пораженный этим неожиданным ответом – ведь никто не осмеливался противоречить Николаю даже в самых осторожных и уважительных словах, – он немедленно потребовал объяснений. Солдат, трепеща от собственной дерзости, объяснил, что он иудей и не может искренне признать факт воскресения. Это смелое нежелание поступиться совестью так понравилось царю, что он преподнес солдату неплохой подарок на Пасху.

Через четверть века после упомянутой Пасхи, или, если точнее, 6 мая 1896 года, я снова оказался в Кремле по случаю большого религиозного обряда, который свидетельствует о том, что Белокаменный город на Москве-реке до сих пор остается в каком-то смысле столицей Святой Руси. На этот раз мой наблюдательный пост находился внутри собора, художественно украшенного пурпурными драпировками и заполненного самыми выдающимися личностями империи в ослепительных костюмах – великими князьями и великими княгинями, их императорскими высочествами, превосходительствами и сиятельствами, митрополитами и архиепископами, сенаторами и государственными советниками, генералами и высокопоставленными вельможами. В центре на высоком, богато убранном помосте восседали император с супругой-императрицей и матерью, вдовой Александра III. Хотя Николай II не отличается богатырской статью, свойственной многим Романовым, он хорошо сложен, держится прямо и демонстрирует спокойное достоинство в движениях; в то время как его лицо, похожее на лицо его двоюродного брата короля Георга V, выражает доброту и сочувствие. Императрица кажется еще более красивой, чем обычно, в декольтированном платье, скроенном по старинной моде, ее густые каштановые волосы, уложенные самым простым образом, без драгоценностей и прочих украшений, длинными локонами ниспадают на белые плечи. На этот раз она одета намного проще, чем вдовствующая императрица, на которой алмазная корона и огромная мантия из золотой парчи с горностаевой опушкой и подкладкой, а на длинном шлейфе в ярких красках вышит геральдический двуглавый орел императорского герба.

Каждое из этих августейших лиц восседает на сказочно убранном троне, освященном древней исторической памятью. Трон императора, дар персидского шаха Ивану Грозному, который зовут троном царя Михаила, основателя династии Романовых, покрыт золотыми пластинами и усыпан сотнями крупных, грубо ограненных драгоценных камней, в основном рубинов, изумрудов и бирюзы. Еще более древний престол занимает молодая императрица, поскольку его подарил папа Павел II царю Ивану III, деду Грозного, по случаю его брака с племянницей последнего византийского императора. Трон вдовствующей императрицы не менее любопытен, хотя и изготовлен позднее. Это трон царя Алексея, отца Петра Великого, покрытый бесчисленными и бесценными бриллиантами, рубинами и жемчугом, увенчанный имперским орлом из чистого золота и золотыми статуэтками святого Петра и Николая Чудотворца. Над каждым троном балдахин из пурпурного бархата с золотой бахромой, над которыми возвышаются величественные плюмажи в государственных цветах.

Их величества прибыли сюда по освященному веками обычаю, чтобы короноваться в этом старинном Успенском соборе, центральной точке Кремля, в двух шагах от собора Архангела Михаила, где покоятся останки прежних великих князей и царей Московии. Император уже прочел вслух ясным и твердым голосом из фолианта в богатом переплете, хранящегося у митрополита Санкт-Петербургского, православный символ веры; и его высокопреосвященство, призвав на его величество благословение Святого Духа, совершил мистический обряд возложения рук в