Ультиматум Борна - Роберт Ладлэм

— Заткнитесь? — крикнул Джейсон, в голове которого вспыхивали картинки событий в Париже и где-то на периферии — Гонконг, Макао и Пекин, — но ярче всего — последней ночи в Манассасе, штат Вирджиния. Столько смертей!

Внезапно без предупреждения дверь в кладовку распахнулась, и в комнату торопливо, задыхаясь на ходу, вошел судья Брендон Префонтен.

— Он здесь, — сообщил бостонец. — С одним из патрулей Сен-Жака — тремя людьми в миле на восток по побережью — не было связи по радио. Сен-Жак послал охранника найти их — тот только что вернулся, а потом Сен-Жак сам побежал туда. Все трое убиты, и у каждого — пуля в горле.

— Шакал! — вскрикнул француз. — Это его визитная карточка. Он сообщает о своем прибытии.

Глава 16

Полуденное солнце зависло над землей, обжигая и ее и небо, оно превратилось в раскаленный огненный шар, единственной целью которого было спалить все живое. А так называемые «подсчеты на компьютере», о которых говорил канадский промышленник Энгус Мак-Леод, судя по всему, подтверждались. И, хотя на остров прибыло несколько гидропланов, чтобы забрать тех, кто был напуган, внимание большинства публики задержалось на столь печальном событии если и дольше двух с половиной — четырех минут, то уж никак не более нескольких часов. Ужасное происшествие случилось перед рассветом, во время бури, и представляло собой, как стало известно, страшный акт мщения. В нем был замешан один-единственный человек, вовлеченный в вендетту со своими старыми врагами, но убийца давным-давно покинул остров. После того как убрали ужасные гробы, а также то, что осталось от вылетевшего на пляж катера, а по радио прозвучали успокаивающие слова администрации, подтвержденные периодическими неназойливыми появлениями вооруженных охранников, все вернулось на круги своя. Не полностью, разумеется, поскольку где-то здесь был тот человек в трауре, но он нигде tie показывался, к тому же стало известно, что он скоро уедет. Вдобавок, несмотря на размах случившегося, о котором узнали по слухам, без сомнения преувеличенным в высшей степени суеверными аборигенами, он их не коснулся. Акт насилия не имел к ним никакого отношения, и в конце концов жизнь должна была идти своим чередом: в гостинице осталось семь супружеских пар.

— Господи, мы платим шесть сотен долларов в день...

— После нас никто...

— Черт подери, парень, через неделю мы опять вернемся к своей занудной торговле, давай, пока есть возможность, наслаждаться...

— Да нет, дорогая Ширли, они не станут сообщать наши имена, они дали мне слово...

Под обжигающим неподвижным полуденным солнцем жизнь на небольшом грязноватом участке огромной игровой площадки на побережье Карибского моря постепенно возвращалась в свое русло, а смерть отступала с каждой солнечной ванной и следующим глотком ромового пунша. Конечно, все стало уже не так, как раньше, но зеленовато-голубые волны по-прежнему накатывали на пляж, заманивая купальщиков войти в море и принять его плавный, спокойный ритм. На остров Спокойствия возвращалась прежняя умиротворенность.

— Вот! — закричал «герой Франции».

— Где? — выкрикнул в ответ Борн.

— Вон — четыре священника. Идут цепочкой по дорожке.

— Они — черные.

— Цвет кожи ничего не значит.

— Он был священником, когда я видел его в Париже в Нёйи-сюр-Сен.

Фонтен опустил бинокль и посмотрел на Джейсона.

— В церкви Святого Причастия? — тихо спросил он.

— Не помню... Который из них?

— Вы видели его в одеянии священника?

— И этот сукин сын также меня видел. Он понял, что я узнал его! Так который?

— Его нет среди них, мсье, — произнес Жан-Пьер, медленно опуская и вновь поднося бинокль к глазам. — Это — еще одна визитная карточка. У Карлоса — тонкий нюх, он — мастер стереометрии. Для него не существует движения по прямой — только с нескольких сторон, на нескольких уровнях.

— Это звучит чертовски по-восточному.

— Значит, вы понимаете. Наверное, его осенило, что вас может не быть на вилле, следовательно, он хочет дать понять, что знает об этом.

— Так же, как в Нёйи-сюр-Сен...

— Нет, не совсем так. Сейчас у него нет твердой уверенности. А в церкви Святого Причастия он был уверен.

— Ну и что мне предпринять?

— А что бы сделал Хамелеон?

— Самое простое — вообще ничего не делать, — ответил Борн, глядя в бинокль. — Но он не пойдет на это, потому что очень неуверен. Он, должно быть, говорит себе: он знает, что я могу снести этот дом ракетой, поэтому он должен скрываться в каком-то ином месте.

— Думаю, вы правы.

Джейсон взял с подоконника портативную рацию. Нажав на кнопку, он заговорил:

— Джонни?

— Да?

— Видишь тех четырех чернокожих священников на дорожке?

— Да.

— Пусть охранник остановит их и приведет в холл. Пусть он скажет, что их хочет видеть владелец гостиницы.

— Эй, но они не собираются заходить на виллу, они просто пройдут мимо, молясь за охваченного горем человека. Позвонил викарий из города, и я дал разрешение. С ними все о'кей, Дэвид.

— Черта с два, — возразил Джейсон Борн. — Делай, что говорят. — Хамелеон обернулся и взглянул на составленные в кладовке вещи. Встав с табуретки, он подошел к трюмо, вытащил из-за пояса пистолет и саданул рукояткой по зеркалу. Подобрав осколок, он протянул его Фонтену. — Минут через пять после моего ухода начните время от времени пускать зайчики.

— Я встану сбоку от окна, мсье.

— Прекрасная мысль. — Джейсон позволил себе едва заметную усмешку. — Удивительно, что мне даже не пришлось это предлагать.

— А вы что будете делать?

— То же, что и он сейчас. Перевоплощусь в отдыхающего на Монсеррате туриста, гуляющего гостя «Транквилити Инн». — Борн вновь нагнулся к рации, поднял ее, нажал кнопку и отдал указания: — Спустись в магазин мужской одежды в холле и купи мне три разных летних пиджака, пару сандалий, две-три соломенные шляпы с широкими полями и серые или желтовато-коричневые шорты. Потом пошли кого-нибудь в магазин рыболовных снастей — пусть купят леску, выдерживающую сотню фунтов, нож для разделки рыбы и пару сигнальных ракет. Я встречу тебя на ступеньках тут, вверху. Поспеши.

— Выходит, вы не оставили без внимания мои слова, — заметил Фонтен, опуская бинокль и глядя на Джейсона. — Мсье Хамелеон отправляется на работу.

— Он отправляется на работу, — ответил Борн, положив рацию на подоконник.

— Если вы, или Шакал, или вы оба будете убиты, могут погибнуть другие, — невинные будут умерщвлены...

— Только не из-за меня.

— Разве это имеет значение? Разве это что-то значит для жертвы или его семьи?

— Не я выбирал обстоятельства, старик, — они выбрали меня.

— Вы можете изменить их.

— Так же, как и он.

— У него нет совести...

— Черт побери, это происходит и по вашей вине.

— Я принимаю этот упрек, но я потерял что-то весьма ценное для меня. Может, поэтому-то я и пытаюсь разбудить совесть в вас — точнее, в одной из частей вашей личности.

— Берегитесь новоявленных святош. — Джейсон двинулся к двери, возле которой на старой вешалке висел расшитый галуном китель и офицерская фуражка. — Кроме всего прочего, они еще и скучны.

— Разве вы не станете наблюдать за дорожкой в тот момент, когда будут задерживать священников? У Сен-Жака уйдет некоторое время на то, чтобы достать заказанные вами вещи.

Борн остановился, повернулся и холодно взглянул на многословного старого француза. Он хотел уйти, убраться подальше от этого старика, который слишком много болтает. Но Фонтен был прав: было бы глупо не понаблюдать за тем, что произойдет внизу. Неловкая, необычная реакция одного, резкий, изумленный взгляд в сторону другого: все эти мелочи, внезапные, непроизвольные, незначительные, казалось бы, намеки столь часто указывают на шнур, соединяющий взрыватель с фугасом. Не говоря ни слова, Джейсон возвратился к окну, взял бинокль и приложил его к глазам.

Офицер полиции в темно-коричневой форме, принятой на Монсеррате, приблизился к процессии из четырех монахов. Он, без сомнения, был растерян, но с почтением обратился к ним. Когда эти четверо окружили его, он указал в сторону стеклянных дверей в холл гостиницы. Борн быстро переводил взгляд с одного на другого, внимательно изучая выражение лица каждого церковнослужителя. Потом тихо обратился к французу:

— Вы заметили?

— Четвертый. Тот священник, что шел последним, — ответил Фонтен. — Он встревожен, а другие — нет. Он боится.

— Он куплен.

— За тридцать сребреников, — согласился француз. — Вы, разумеется, сойдете вниз и возьмете его.

— Разумеется, нет, — поправил его Джейсон. — Сейчас он находится именно там, где мне и нужно. — Борн взял с подоконника рацию. — Джонни?

— Да?.. Я в магазине. Поднимусь через несколько минут...

— Ты знаешь этих священников?