Ультиматум Борна - Роберт Ладлэм

— Ты в этом уверен?

— Теперь — да. Гейтс — высокооплачиваемый консультант одной юридической фирмы, представляющей интересы компании, которая ухватила крупнейший подряд от министерства обороны, и теперь в отношении нее возбуждено дело по антитрестовскому законодательству. Он даже и не подумал отвечать на запросы Суэйна, потому что, если бы он это сделал, то оказался еще большим глупцом, чем Суэйн, а о нем так не скажешь.

— Теперь тебе этим заниматься, приятель. Без меня. Если здесь все пойдет по моему плану, я больше не желаю даже слышать о «Женщине-Змее». И вообще я не припоминаю, что когда-нибудь о ней слышал.

— Спасибо, что ты взвалил это на мою шею, — но по правде говоря, в некотором смысле я действительно тебе благодарен. Кстати, в тетради для записей, которую ты забрал у того бандита в Манассасе, есть кое-какие полезные вещи.

— Уж наверняка.

— Помнишь тех «летунов» из журнала регистрации «Мейфлауэра», которые приземлились в Филадельфии в одно и то же время и совершенно случайно оказались в этом отеле восемь месяцев спустя?

— Конечно.

— Их имена записаны в блокноте Суэйна, полном разнообразных сюрпризов. Они не имеют ничего общего с Карлосом, они — часть «Медузы». Это прямо золотая жила, которую мы извлекли из обрывков информации.

— Повторяю, меня это уже не интересует. Используй эту информацию по своему усмотрению.

— Будет сделано, и весьма тихо. Через несколько дней этой тетрадке цены не будет.

— Очень рад за тебя. Извини, мне тут надо кое-чем заняться.

— Выходит, отказываешься от помощи?

— Полностью. Я ждал этого целых тринадцать лет — будет так, как я сказал в самом начале: один на один.

— Вот это да! А не сошел ли ты с ума?

— Нет, это всего лишь логическое продолжение блестящей шахматной партии, в которой игрок, подготовивший лучшую ловушку, выигрывает; у меня есть эта ловушка, потому что я воспользуюсь той, которую подготовил он сам. Шакал сразу бы почуял любое отклонение от своего сценария.

— Мы даже слишком хорошо тебя подготовили, господин Гуманитарий.

— Благодарю тебя за эти слова.

— Хорошей охоты. Дельта.

— До свидания.

Борн положил трубку и взглянул на двух замерших от любопытства стариков.

— Вы прошли проверку, хотя не слишком строгую и тщательную, судья, — обратился он к Префонтену. — А что касается вас, «Жан-Пьер»... Что я могу сказать? Моя собственная жена, которая сначала признала, что вы вполне могли убить ее без малейших угрызений совести, потом вдруг говорит мне, что я могу доверять вам. По-моему, это не очень-то логично? Как вы думаете?

— Я тот, кто я есть, и я сделал то, что сделал, — с достоинством произнес разжалованный адвокат. — Но мой клиент зашел слишком далеко. Его высочество магистр должен потерпеть полный крах.

— Я не могу слагать слова в столь великолепные фразы, как это делает мой ученый, вновь приобретенный родственник, — добавил престарелый «герой Франции». — Но я знаю, что убийства должны прекратиться. Именно это пыталась втолковать мне моя жена. Само собой, я лицемер, так как и мне приходилось убивать, поэтому в свое оправдание могу только сказать, что такие убийства должны прекратиться. Здесь нет никакого делового соглашения, из убийства нельзя извлечь прибыль, — есть только болезненная мстительность сумасшедшего, требующая ненужной смерти женщины и ее детей. В чем здесь прибыль?.. Нет, Шакал зашел слишком далеко. Теперь надо остановить и его самого.

— Это самая хладнокровная и ублюдочная аргументация, какую я когда-либо слышал! — взорвался стоявший возле окна Джон Сен-Жак.

— Мне кажется, вы составили прекрасную фразу, — заметил бывший судья парижскому преступнику. — Ties bien[41].

— D'accord[42].

— А я думаю, что это безумие с моей стороны — иметь с вами обоими дело, — бросил Джейсон Борн. — Но сейчас у меня нет выбора... Уже 11.35, джентльмены. Время не ждет.

— Что? — спросил Префонтен.

— Что бы там ни должно случиться, это произойдет в течение ближайших двух, пяти, десяти или двадцати четырех часов. Я вылетаю обратно, в аэропорт Блэкберн, там я сыграю роль обезумевшего от потери близких отца и мужа. Мне это нетрудно, уверяю вас, я такой шум подниму... Потребую, чтобы меня доставили на остров Спокойствия, и, когда прибуду сюда, на пирсе меня должны поджидать три гроба, в которых якобы будут находиться тела моей жены и детей.

— Все как и должно было быть, — перебил француз. — Bien.

— Даже очень bien, — согласился Борн. — Я буду настаивать, чтобы один из них открыли, потом упаду, завоплю или и то и другое, решу на месте, так что те, кто будут наблюдать, не забудут то, что они видели. Сен-Жаку придется удерживать меня — пожестче, Джонни, поубедительнее, — и наконец меня отведут на другую виллу — ту, что ближе всего к ступенькам, ведущим на пляж, на восточном ответвлении дорожки... А потом станем ждать.

— Этого Шакала? — спросил бостонец. — Он узнает, где вы будете?

— Конечно, узнает. Множество людей, включая и персонал, сможет увидеть, куда меня отведут. Он узнает об этом — для него это детская игра.

— Значит, вы будете ждать его, мсье? И вы думаете, монсеньер попадется в такую ловушку? Ridicule![43]

— Вовсе нет, мсье, — спокойно ответил Джейсон. — Начнем с того, что меня там не будет, а к тому времени, когда он это выяснит, я его обнаружу.

— Скажи, ради Бога, как?! — придушенно вскрикнул Сен-Жак.

— Просто я лучше, чем он, — ответил Джейсон Борн. — И всегда был.

* * *

Спектакль был разыгран по сценарию: персонал аэропорта Блэк-берн на Монсеррате все еще кипел от оскорблений, которые обрушил на них высокий истеричный американец, обвинивший их в убийстве, в том, что они позволили террористам убить его жену и детей, в том, что они охотно стали ниггерами — сообщниками грязных убийц! Жители острова не только затаили гнев, но и были глубоко уязвлены: затаили гнев — потому что понимали его беду, уязвлены — так как не могли понять, почему он обвиняет их, да еще так грубо, словами, которыми никогда раньше не пользовался. Неужели этот хороший хозяин, этот богатый брат общительного Джонни Сен-Жака, этот богатый-пребогатый друг, который вложил столько денег в остров Спокойствия, неужели он совсем не друг, а всего лишь белое дерьмо, которое обвинило их за дела, к которым они не имели никакого отношения, и все потому, что их кожа — черная? Это была настоящая загадка. Это было частью безумия — злого духа с гор Ямайки, пересекшего воды и наложившего проклятие на их остров. Присмотрите за ним, братья. Наблюдайте за каждым его шагом. Может быть, он всего лишь иное воплощение штормовой бури, рожденной не на юге и не на востоке, но еще более разрушительной. Наблюдайте за ним. Его гнев опасен.

Вот за ним и наблюдали. И военные, и штатские, и даже администрация. Нервный Генри Сайкс из резиденции губернатора сдержал слово: официальное расследование подчинялось только ему. Оно проводилось втайне, тщательно и не существовало на самом деле.

На пирсе «Транквилити Инн» Борн повел себя еще хуже: он бил своего собственного брата — дружелюбного Сен-Джея — до тех пор, пока молодой человек не успокоил его и не отвел в ближайшую виллу. Туда забежали и тут же выскочили слуги, принесшие еду и питье. Внутрь допустили специально отобранных посетителей, включая старшего помощника губернатора, явившегося при полном параде в военной форме (что символизировало заботу правительства), которому среди прочих разрешили принести свои соболезнования. Допущен был и старик, который помнил смерть по ужасам войны и настоял на том, чтобы увидеть погруженного в печаль мужа и отца. Его сопровождала медсестра, на ней была, как и полагается, шапочка, лицо закрывала черная вуаль. Впустили также двух канадцев — гостей и близких друзей владельца курорта, которые познакомились с этим безутешным теперь человеком несколько лет назад на открытии «Транквилити Инн», когда был устроен грандиозный фейерверк. Они попросили разрешить им принести свои соболезнования и предложить любую возможную с их стороны помощь. Джон Сен-Жак согласился, настаивая, чтобы их посещение было как можно более кратким, и они с пониманием отнеслись к тому, что его зять не выйдет из-за занавески.

— Это так ужасно, так бессмысленно! — пробормотал канадец из Торонто, обращаясь к сидевшему в противоположном конце комнаты в кресле невидимому человеку. — Надеюсь, вы религиозны, Дэвид. Я — да. В такие моменты вера очень помогает. Любящие и любимые вами сейчас предстали перед Христом.

— Благодарю вас. — Порыв ветра с моря всколыхнул занавеску, пропустив на секунду лучик света. Этого оказалось достаточно.

— Позвольте, — произнес второй канадец. — Вы же — Боже всемилостивый! — вы же не Дэйв Уэбб! У Дэйва...

— Тихо, — приказал Сен-Жак, встав у двери за спиной обоих посетителей.

— Джонни, я провел вместе с Дэйвом семь часов в одной лодке и чертовски хорошо знаю его наружность!