Единственная Джун - Дженнифер Хартманн

застилает красная пелена.

– Полегче с ней… она еще ищет свой путь. Моя сестра творила всякую дичь, когда была в возрасте Джун. Это случается и с лучшими из нас. – Он слегка мне улыбается, но это не может успокоить моих демонов. – Она хороший ребенок, я вижу.

Стрекот сверчков смешивается с ранним осенним ветром, и я закрываю глаза, заставляя себя расслабиться. Успокоиться. Нужно взять себя в руки, потому что мне не нравится, во что я превращаюсь.

Кивнув Кипу, я хлопаю его по плечу и говорю:

– Спасибо.

Я благодарен. Я благодарен за то, что Джун дома, в целости и сохранности.

Кип немного старше нас с Тео, ему под тридцать, и, хотя я знаю его всего лишь около года, он вписался в нашу жизнь, как будто всегда был ее частью. Кип потерял родителей в несчастном случае на лодке пять лет назад, поэтому я думаю, что частые барбекю в нашем доме привязали его к Саманте и Эндрю, тем самым напомнив о семье. У него тоже есть сестра, поэтому он понимает эту связь.

Он понимает нас.

Взглянув на Джун, он снова переводит взгляд на меня и протягивает ладонь для рукопожатия. Я пожимаю в ответ.

– Держи меня в курсе. Если узнаешь какие-нибудь подробности, о которых мне нужно знать, позвони мне, слышишь?

– Да, обязательно.

Улыбнувшись на прощание, он возвращается в патрульный автомобиль и выезжает на главную дорогу.

Я поворачиваюсь к Джун.

Она смотрит на меня, руки безвольно повисли, каштановые волосы растрепались по лицу, прилипнув к губам.

Полегче с ней.

Я сжимаю и разжимаю кисти рук, когда подхожу к ней. Пульс вибрирует во мне, как электродрель. Внутри все сжимается от ужаса, от гнева, от яростного чувства собственничества по отношению к этой женщине.

Нет… это девочка.

Она просто девочка.

Подросток, которому свойственно совершать ошибки. Ей суждено совершать опрометчивые поступки в этом возрасте.

И я знаю, знаю… эти ошибки не должны топтать меня стальными сапогами.

– Брант. – Ее мягкий голос обволакивает меня, прорываясь сквозь пелену затаенной ненависти. Джун закрывает глаза, длинные ресницы, влажные от слез, трепещут, касаясь щек. – Брант, я…

Я опускаю ногу на ступеньку, пока мы не оказываемся друг напротив друга. Я сжимаю руки в кулаки, чтобы избежать соблазна коснуться ее.

– Расскажи мне, что случилось.

– Я. – Вихрь эмоций проносится по ее лицу, а порыв ветра крадет ее дыхание, словно даже ночь не в силах слышать ее грехи. Джун сглатывает ком в горле, тонкий изгиб шеи на долю секунды привлекает мое внимание, после чего наши взгляды снова встречаются. Она торопливо выпаливает: – Я путалась с Уайеттом.

Я замираю.

Смертельно неподвижен.

Джун продолжает говорить, запинаясь. Она отчаянно тянется ко мне.

– Я не знаю, почему я это сделала, но я ненавижу себя за это. Он говорил жестокие вещи, вульгарные вещи. Вещи, от которых я чувствую себя грязной и отвратительной, и я так боюсь, что теперь ты будешь смотреть на меня по-другому, и я этого не переживу. Просто не переживу. – Она обхватывает меня за неподвижные плечи, слегка встряхивая. – Я уже чувствую, что теряю тебя, и мне невыносимо видеть, как ты ускользаешь от меня навсегда. Ты значишь для меня все, Брант, все. Ты и Тео, мама и папа. Ты целый мир для меня, и я не могу потерять частичку своего мира, иначе он больше никогда не будет целым.

– Иди в дом, Джун.

Она моргает. Она открывает рот, но слова перебиваются моей командой. Джун отчаянно цепляется за мою кофту, качая головой из стороны в сторону.

– Что с тобой случилось, Брант? Почему ты проснулся однажды утром и решил, что больше не любишь меня?

Мое сердце превращается в пепел от этих слов, но я не отвечаю.

Я ничего не говорю, и она воспринимает это как подтверждение.

Что-то меркнет в ее глазах, остается лишь обреченность. Она как изорванный парус в большом море.

Но Джун не знает истинной причины моего молчания. Она не понимает, что мой легкий бриз превращается в смертоносный муссон. И я не хочу, чтобы она сгинула в этом безумии.

– Иди внутрь. Сейчас же.

– Брант, пожалуйста…

Отвернувшись от нее, я направляюсь к своей машине, не оглядываясь. Я не хочу смотреть, как она стоит на этих ступеньках, опустошенная и растерянная, пока я мчусь по нашей улице.

Я просто еду.

Я закипаю.

Почти достигаю точки кипения.

Десять минут спустя моя машина с визгом въезжает на подъездную дорожку Уайетта Нипперсинка. Я быстро паркуюсь и, выскочив из машины, бросаю дверь открытой. Далее пролетаю через газон и стучу в их дом.

Через несколько секунд Уайетт распахивает дверь, на его лице мгновенно расцветает ухмылка – медленная, ехидная и многозначительная. Он лениво упирается рукой в дверную раму.

– Привет-привет, – бросает он мне. – Посмотрите, кого кошка принесла. Или лучше сказать… котенок.

Он довольно «мурлычет».

– У меня вылезают когти. – Я рывком распахиваю дверь и, прорвавшись внутрь, хватаю его за воротник, после чего толкаю к дальней стене.

Уайетт смеется, лишь на мгновение потеряв дыхание.

– Какой вспыльчивый. Не хотел задеть за живое. Чего вдруг заскочил, а? – Он презрительно улыбается, слишком уж упиваясь этим. Когда я не отвечаю, он добавляет: – Котенок тебе язык откусил?

Я сжимаю его еще сильнее, предплечьем упираюсь ему в горло.

– Нет, подожди, – цедит он. – Так ведь это был мой язык, в ней.

– Иди к черту. Иди к черту. – Я срываюсь. Я разрываюсь на две части, и Уайетт Нипперсинк будет первым, кто ощутит на себе эти последствия. – Что ты с ней сделал?

– Ничего, о чем бы она не просила, и уж точно ничего, чего бы она не хотела.

– Она всего лишь ребенок. Она несовершеннолетняя, ты, больной ублюдок.

– Почти. – Он шипит, пытается отпихнуть меня, но моя хватка железная. Уайетт начинает смеяться. – Я вижу, как ты смотришь на нее, Эллиотт. Я точно знаю, о чем ты думаешь, когда смотришь на эти пухлые розовые губы. – Он хрипит, когда я сдавливаю его сильнее, но это не мешает ему извергать еще больше грязи. – Спорим, ты мечтаешь, чтобы это твой член она ублажала своим горячим, готовым на все ртом. М-м-м…

Мое сердце замирает. Кровь покрывается толстой коркой льда.

– Она сказала, что сосала первый раз, но я бы и не догадался – я кончил за минуту. Прямо в ее прелестное маленькое горлышко.

Меня сейчас стошнит.

Кажется, меня сейчас действительно стошнит на его потрепанные кроссовки Adidas.

Попятившись, я отпускаю его. Я отпускаю его, потому что слишком боюсь того, что