Кембриджская школа. Теория и практика интеллектуальной истории - Коллектив авторов

кто отзывается на их идеи. Скиннер собрал эти работы и в новой редакции включил в первый том трилогии, которой в настоящем обзоре с этого момента будет уделяться все более пристальное внимание [Skinner 2002c, I]. Мои собственные методологические труды были менее амбициозными (хотя, возможно, более решительными), поскольку я не претендовал на связь с философией (если только Сократ позволит мне избежать оной) и лишь стремился найти лингвистические средства, позволяющие представить акт политического теоретизирования как акт, совершаемый в истории[195].

Хотя историчность можно рассматривать абстрактно, необходимо также писать истории, в которых события и процессы прошлого реконструируются и становятся объектом повествования. Палонен честно признался, что не притязает на рассмотрение истории политической мысли в Западной Европе периода XIII–XVII веков, о котором Скиннер писал со времен его первой статьи о Гоббсе. В 1978 году Скиннер опубликовал двухтомник, озаглавленный «Основания современной политической мысли» («The Foundations of Modern Political Thought»), чей серебряный юбилей отмечался совсем недавно. Два тома называются соответственно «Ренессанс» («The Renaissance») и «Эпоха Реформации» («The Age of Reformation»), но общее заглавие подразумевает процесс: политическая мысль в определенном смысле становится «модерной», и в определенном смысле были заложены «основания» этого процесса. Так как основной тезис о методе все тот же – мы должны пытаться понять, что «делали» авторы, – необходимо установить пределы того, сколь сильно авторы были вовлечены в процесс становления модерности и в какой степени становление модерности должно рассматриваться как итог этого процесса. Ни в 1978 году, ни когда-либо позднее Скиннера нельзя было упрекнуть в том, что он по неосторожности впал в ошибку пролепсиса, от чего предостерегал нас в 1969‐м. Тем не менее «Эпоха Реформации» заканчивается обобщающим выводом: политическая мысль стала «современной» в результате процесса, в ходе которого «государство» начало рассматриваться как безличная структура, а не просто как атрибут определенного правителя, и этому сопутствовал процесс, благодаря которому «философия» начала проявлять интерес в первую очередь к «государству» и проблемам, порождаемым им [Skinner 1978, 2: 358; Скиннер 2018, 2: 534]. Не будет преувеличением сказать, что эти процессы и обобщение, сделанное на их основании, продолжали занимать Скиннера в последующих работах.

Между тем важно подчеркнуть, что в томе, носящем заглавие «Ренессанс», рассматривается нечто лишенное непрерывности, а именно «политическая мысль» итальянских городов-республик приблизительно между 1250‐м и 1550 годами, когда первичным политическим образованием было не «государство», а «республика», объединение граждан, практикующих политические добродетели. Здесь нельзя не обратиться к хронологии научной мысли. За три года до «Оснований…» Скиннера я опубликовал книгу «Момент Макиавелли», где рассматривал тот же феномен и его последующую историю [Pocock 1975]. Мы регулярно переписывались, и название моей работы фактически было предложено Скиннером. В 2003 году, когда мы отмечали юбилей «Оснований…», «Момент Макиавелли» был переиздан, и в дальнейшем я опубликовал книгу, имеющую подзаголовок «Первый упадок и падение», в которой затрагивались многие из этих же тем [Pocock 2003]. В 2002 году, завершая данный цикл, Скиннер выпустил трехтомное издание своих переработанных статей «Видения политики» («Visions of Politics») [Skinner 2002c]. Именно в этом контексте я задаюсь вопросом, какую историю политической мысли писал и пишет Скиннер, – вопросом, отличным от исследования того, что он делал, представляя политическую мысль как действие в истории.

V

Первый том скиннеровских «Оснований…», ряд его промежуточных работ [Skinner 1983[196]; 2000; Скиннер 2009] и второй том его статей посвящены, как и мои публикации 1975-го и 2003 годов, тому эпизоду западноевропейской истории между XIII и XVI веками, когда падение Гогенштауфенов и перемещение папства из Рима предоставили нескольким итальянским городам-республикам свободу формулировать свои собственные политические воззрения в разгар их внутреннего кризиса. Кульминационным моментом, свидетелем которого явился Макиавелли, было завоевание Италии испанской монархией в союзе с папским престолом и империей. Этот эпизод рассматривается как один из моментов рождения «Нового времени», или модерности, – понятие, не представляющее для меня большого интереса, – так как Макиавелли некогда считался интеллектуальным основателем современного государства (каковым он не был). Позднее Ганс Барон определил флорентийский республиканизм как «модерный» (или принадлежащий к Новому времени), поскольку тот порывал со «средневековой» сосредоточенностью на империи и папстве, imperium и sacerdotium [Baron 1955]. Скиннер и я придерживаемся единого мнения на этот счет: мы рассматриваем итальянскую республиканскую теорию в ином свете. Скиннер, как я уже сказал, связывает «модерность» с ростом безличного территориального государства, а этот рост, в свою очередь, следует связывать с неитальянским феноменом религиозных войн и отходом от них в конце XVII века. Далее, мы согласны друг с другом в том, что итальянцы пришли к формулированию взгляда на городскую жизнь как на естественную для человека и на человека как на природного горожанина, – взгляда, который, по-видимому, так или иначе имеет отношение к росту государства и к возникшим вместе с ним воззрениям на политику и человеческую природу.

Второй том скиннеровских «Оснований…» посвящен религиозной схизме и растущей проблеме сопротивления власти во имя религиозной истины, – проблеме, которой не знали ни «античные», ни «ренессансные» теории гражданства; не будет большим преувеличением сказать, что «государство» является ее следствием. Временной период, охватываемый этим томом, не доходит до появления Гоббса, который рассматривался в более ранних работах Скиннера, но после 1978 года Скиннер опубликовал специально посвященный ему труд [Skinner 1996], а в третьем томе «Видений политики» собраны и переработаны статьи, в которых Гоббс выступает центральной фигурой. Во втором и третьем томах «Видений политики» – в отличие от обоих томов «Оснований…» – особое внимание уделяется тезису, что Гоббс первым обрушил критику на «республиканские» представления о политике и свободе, противопоставив им другое представление об этих понятиях, вышедшее на передний план благодаря необходимости противостоять Гражданской войне в Англии, которая была отчасти войной религиозной. Это историческое повествование, где содержится возможность пройти путь «от» Макиавелли «до» Гоббса (притом что в XVII веке некоторые рассматривали их как противоположности), следует связать со спором, который во второй половине XX столетия вели политические философы, имевшие противоположные воззрения на свободу; в свою очередь, эти воззрения можно связать с теми, что были изложены итальянцами в XVI и англичанами – в XVII веках. Таким образом, проблема взаимоотношений между политической философией и историей политической мысли, решение которой являлось целью ранних работ Скиннера, как кажется, возрождается. Тот факт, что Скиннеру известна разница между нормативным и историческим письмом, просто не может быть поставлен под сомнение. Проблема, как я сейчас попытаюсь показать, заключается в том, как должен быть устроен нарратив о нарративе как событиях, происходивших в истории, и до какой степени им управляет последовательность акторов.

Ведущим «философом» нарратива XX века был Исайя Берлин; в его лекции «Две концепции свободы» («Two Concepts of Liberty») разграничивались «позитивная» свобода делать что-либо или быть кем-либо – чье определение может ограничить свободу делать что-либо еще и быть кем-либо еще – и «негативная» свобода, заключающаяся