Вся ваша ненависть - Энджи Томас

затушеванными пастором и дьяконами. В полицейской форме…

– Офицер Брайан Круз – младший провел на службе шестнадцать лет, – говорит закадровый голос, и нам показывают еще больше фотографий Сто-пятнадцать в форме.

Он был копом ровно столько, сколько жил Халиль, и я спрашиваю себя, не извращенная ли это шутка судьбы: может, Халиль родился лишь для того, чтобы этот человек его убил?

– Бóльшую часть данного срока он служил в Садовом Перевале, – продолжает закадровый голос, – районе, печально известном обилием бандитов и наркоторговцев.

Когда показывают мой район, мой дом, я напрягаюсь. Все кадры как на подбор ужасны: вот наркоманы, бредущие по улицам, вот обшарпанные многоэтажки Кедровой Рощи, вот гангстеры показывают символы своих банд, вот тела на тротуарах, покрытые белыми простынями. Но как же миссис Рукс и ее торты? Мистер Льюис и его стрижки? Мистер Рубен? Больница? Моя семья? Я?..

Я чувствую, как Хейли и Майя смотрят на меня, но сама на них смотреть не могу.

– Мой сын любил работать в этом районе, – утверждает отец Сто-пятнадцать. – Он всегда хотел лишь одно: изменить жизни этих людей к лучшему.

Забавно. Рабовладельцы тоже считали, что меняют жизни чернокожих к лучшему. Что спасают их от «дикой африканской жизни». То же дерьмо, только столетие другое. Мне бы очень хотелось, чтобы такие, как он, перестали думать, что таких, как я, нужно спасать.

Сто-пятнадцать-старший рассказывает о жизни своего сына до инцидента. Что он был хорошим мальчиком, что никогда не попадал в неприятности и старался помогать другим. Прямо как Халиль. Но потом он говорит о том, чего у Халиля уже никогда не будет: о колледже, свадьбе, семье.

После журналистка расспрашивает отца Сто-пятнадцать о той ночи.

– Брайан остановил этого парня за разбитый габаритный и превышение скорости.

Халиль не превышал скорость.

– Он сказал мне: «Пап, когда я его остановил, у меня сразу появилось плохое предчувствие», – рассказывает Сто-пятнадцать-старший.

– Почему? – уточняет журналистка.

– Он сказал, что парень и пассажир покрыли его матом…

Мы не ругались.

– …И постоянно переглядывались, словно что-то замышляли. Брайан испугался, ведь вдвоем они могли его уложить.

Не могла я никого уложить. Я дрожала от страха. В его устах мы какие-то сверхлюди, а не дети.

– Но мой сын всегда делает свою работу, невзирая на страх, – говорит Сто-пятнадцать-старший. – И та ночь не была исключением.

– Сообщается, что в момент инцидента Халиль Харрис был безоружен, – продолжает журналистка. – Ваш сын объяснил вам, почему принял решение стрелять?

– Брайан объяснил, что повернулся к парню спиной и услышал, как тот бормочет: «Сейчас получишь за свои нападки».

Нет, нет, нет. Халиль спросил, все ли у меня в порядке.

– Брайан обернулся и увидел что-то в двери машины. Он подумал, что это пистолет…

Это была щетка.

У него дрожат губы. У меня – все тело. Он прикрывает рот рукой, едва сдерживая всхлип. Я прикрываю свой, борясь с накатившей тошнотой.

– Брайан – хороший парень, – говорит он со слезами на глазах. – Он просто хотел домой, к своей семье, а люди говорят о нем как о чудовище.

Мы с Халилем хотели того же, а вы говорите о нас как о чудовищах.

Я не могу дышать – утопаю в слезах, которым не позволяю пролиться. Нет, я не доставлю Сто-пятнадцать или его папочке такого удовольствия. Сегодня они стреляли в меня, раз за разом, и часть меня умерла. К несчастью для них, это была именно та часть, которая боялась говорить.

– Как изменилась жизнь вашего сына после случившегося? – спрашивает журналистка.

– Жизни всех членов нашей семьи стали сущим адом, уж поверьте, – утверждает Сто-пятнадцать-старший. – Брайан общителен по натуре, но теперь боится показаться на улице. Он даже выйти за молоком не может. Ему угрожают. Как и всей нашей семье. Его жене пришлось уволиться… Более того, ему приходится терпеть нападки от других полицейских.

– Физические или вербальные? – уточняет журналистка.

– И те и другие, – отвечает мужчина.

До меня вдруг доходит. Синяки на костяшках у дяди Карлоса…

– Ужас какой-то, – вздыхает Хейли. – Бедная семья.

Она сочувствует Сто-пятнадцать-старшему, вместо того чтобы сочувствовать Бренде и мисс Розали.

– Что-что? – Я несколько раз моргаю.

– Его сын потерял все, потому что выполнял свою работу и пытался защититься. Его жизнь тоже, знаешь ли, важна.

Я не могу. Просто не могу. Я встаю, дабы не сказать и не сделать что-нибудь очень глупое. Например, не врезать ей по роже.

– Мне надо… Да. – Произнеся это (на большее я сейчас не способна), я иду к двери, но Майя хватает меня за подол кардигана.

– Эй-эй, постой. Вы двое должны выяснить отношения, – заявляет она.

– Майя, – говорю я, пытаясь держать себя в руках. – Пожалуйста, отпусти. Я с ней общаться не могу. Ты разве не слышала, что она сказала?

– Ты это серьезно? – фыркает Хейли. – А что такого? Его жизнь тоже важна!

– Его жизнь всегда важнее! – хрипло восклицаю я, и у меня сжимается горло. – Проблема в этом!

– Старр! Старр! – вмешивается Майя, стараясь поймать мой взгляд. Я поворачиваюсь к ней. – Что происходит? В последнее время ты злая, как Гарри в «Ордене Феникса».

– Спасибо! – кивает Хейли. – Она ведет себя как стерва уже несколько недель, а спихнуть все пытается на меня.

– Чего?

В дверь стучатся.

– Девочки, у вас все хорошо? – спрашивает миссис Янг.

– Все хорошо, мам. Про игры спорим. – Майя смотрит на меня и говорит почти шепотом: – Пожалуйста, сядь. Прошу тебя.

Я сажусь на ее кровать. Лицо Сто-пятнадцать-старшего на экране сменяется рекламой, которая заполняет повисшую тишину.

– Почему ты отписалась от моего тамблера? – не выдерживаю я.

– Что? – Хейли оборачивается.

– Ты отписалась от моего тамблера. Почему?

Она быстро косится на Майю (но я замечаю) и говорит:

– Не понимаю, о чем ты.

– Хейли, бросай уже. Ты отписалась от меня. Сто лет назад. Почему?

Она не отвечает. Я сглатываю.

– Это из-за фотки Эмметта Тилла?

– О боже, Старр, – вздыхает она, поднимаясь с места. – Опять двадцать пять. Я не собираюсь просто сидеть и слушать, как ты обвиняешь меня…

– Ты мне больше не пишешь, – продолжаю я. – Потому что психанула из-за той фотки.

– Нет, ты слышишь? – обращается Хейли к Майе. – Она снова называет меня расисткой.

– Я никак тебя не называю. Я задаю вопросы и привожу примеры.

– Но ты это подразумеваешь!

– Я ни слова не говорила о расе.

И вновь повисает тишина.

Хейли качает головой. Губы ее крепко сжаты.

– Просто не верится.

Она берет свою куртку с кровати Майи и идет к двери. Затем останавливается и, не оборачиваясь, произносит:

– Хочешь знать, почему я от тебя отписалась, Старр? Потому что я уже не понимаю, кто ты.