Вся ваша ненависть - Энджи Томас

class="p1">Она уходит, хлопнув дверью.

По телевизору снова начинаются новости – теперь с кадрами протестов, но не только в Садовом Перевале, а уже по всей стране. Надеюсь, никто из этих людей не воспользовался Халилем, чтобы уйти с уроков.

– Нет, не поэтому, – ни с того ни с сего выдает Майя.

Напряженно ссутулившись, она смотрит на дверь.

– А?

– Да врет она. Она отписалась от тебя не поэтому. Сказала, что не хочет видеть всю эту хрень в своей ленте.

Так я и думала.

– Фотографию Эмметта Тилла, да?

– Нет. Все «чернокожие штучки», так она сказала. Петиции. Фотки «Черных пантер». Пост о тех четырех девочках, которых убили в церкви. О том парне, Маркусе Гарви. О «пантерах», заказанных правительством.

– Фред и Бобби Хэмптоны, – говорю я.

– Да. О них.

Ого. А она внимательно читает мой тамблер.

– Почему ты мне об этом не сказала?

Майя смотрит на плюшевого Финна[89] на полу.

– Я надеялась, что она изменит свое мнение до того, как ты узнаешь. Но можно было, конечно, догадаться, что этого не случится. Она ведь любит что-нибудь сморозить.

– Ты о чем?

Майя тяжело сглатывает.

– Помнишь, как она спросила, не ели ли мы с семьей кота на День благодарения?

– Что? Когда?

У нее блестят глаза.

– В девятом классе. В первом семестре. Мы только вернулись с каникул в честь Дня благодарения и сидели в кабинете биологии у миссис Эдвардс. Урок еще не начался, и мы обсуждали, как провели праздники. Я рассказала, что ко мне приезжали бабушка с дедушкой и что это был их первый День благодарения. А Хейли в ответ спросила, не ели ли мы котов. Мы ведь китайцы.

Господи боже. Я копаюсь в памяти. В девятом классе мы были еще мелкими, поэтому велика вероятность, что тогда я повела себя как полная идиотка. Я боюсь ответа, но все-таки спрашиваю:

– А я что?

– Ничего. У тебя было такое выражение лица, как будто ты в шоке от того, что ляпнула Хейли. Но она отмахнулась, сказала, это шутка такая, и засмеялась. Тогда засмеялась и я, а потом и ты. – Майя моргает. Часто. – Но я смеялась просто из вежливости, а потом всю неделю чувствовала себя паршиво.

– О…

– Ага.

Теперь паршиво мне. Поверить не могу, что позволила Хейли такое сказать. Хотя, может, она всегда так шутила? А я всегда из вежливости смеялась?

В том-то все и дело. Мы позволяем людям говорить всякую чушь, а потом они повторяют ее так часто, что это становится нормой – сначала для них, а потом и для нас. Но какой смысл в том, что у тебя есть голос, если ты молчишь, когда нужно говорить?

– Майя? – зову ее я.

– Чего?

– Мы больше не будем позволять ей такое говорить, ладно?

Она улыбается.

– Альянс меньшинств?

– А то, – киваю я, и мы смеемся.

– Хорошо. Договорились.

Позже мы играем в NBA 2K15 (я надираю Майе задницу), и я возвращаюсь к дяде Карлосу с завернутой в фольгу тарелкой лазаньи с морепродуктами. Миссис Янг никогда не отпускает меня с пустыми руками, а я никогда не отказываюсь от еды.

Вдоль тротуара горбятся железные фонари, в свете которых я издалека замечаю дядю Карлоса. Он сидит в темноте на крыльце дома и что-то пьет. Подойдя поближе, я вижу, что в руках у него пиво «Хайнекен».

Я кладу тарелку на ступеньки и сажусь рядом.

– Надеюсь, ты была не у своего мальчика, – говорит он.

Боже. Он всегда называет Криса «мальчиком», хотя они почти одного роста.

– Нет. У Майи. – Я вытягиваю ноги и зеваю. Денек сегодня выдался жесть какой длинный. – Ты пьешь, – говорю я, снова зевая. – Глазам своим не верю.

– Не пью. Это просто одно пиво.

– Бабуля тоже так говорила?

Он укоризненно на меня смотрит.

– Старр.

– Дядя Карлос, – непоколебимо отвечаю я.

И мы сражаемся: один суровый взгляд против другого.

В конце концов дядя Карлос опускает пиво. Дело вот в чем: бабуля – алкоголичка. Сейчас все уже не так плохо, как раньше, но достаточно одного глотка, и она превращается в «другую» бабулю. Мне рассказывали, как раньше она неистовствовала по пьяни. Обвиняла маму с дядей Карлосом в том, что их отец вернулся к своей жене и другим детям, выставляла их из дома, поносила последними словами – в общем, чего только не делала.

Так что нет. Для дяди Карлоса одно пиво – это не «просто одно пиво»; не зря же он всю жизнь был противником алкоголя.

– Прости, – извиняется он. – Сложный выдался вечер.

– Видел интервью, да? – спрашиваю я.

– Ага. Но надеялся, что ты – нет.

– Я тоже видела. А мама…

– О да, и она. И Пэм с нами. И твоя бабушка. Никогда в жизни не был в комнате аж с тремя разъяренными женщинами. – Он переводит взгляд на меня. – Сама-то ты как?

Я пожимаю плечами. Да, я тоже ужасно зла, но, честно говоря…

– Я так и знала, что отец этого копа выставит его жертвой.

– Я тоже.

Упершись локтем в колено, дядя Карлос утыкается подбородком в ладонь. На крыльце не слишком темно, и я отчетливо вижу синяки у него на костяшках.

– Ну так… – начинаю я, похлопывая себя по коленям. – Отпуск, значит?

Он смотрит на меня, пытаясь понять, к чему я клоню.

– Ага?

Тишина.

– Ты с ним подрался, да, дядя Карлос?

Он резко выпрямляется.

– Нет, я с ним поговорил.

– А-а, то есть твой кулак поговорил с его глазом. Он что-то обо мне сказал?

– Он наставил на тебя пистолет. Этого более чем достаточно.

В его голосе сквозят незнакомые мне опасные нотки. И хотя это совершенно неуместно, я смеюсь в ответ. Так сильно, что даже за бока хватаюсь.

– Да что смешного? – хмурится он.

– Дядя Карлос, ты побил человека!

– Эй, я ведь из Садового Перевала. Драться я умею. И за базар отвечать тоже.

Я ржу во всю глотку.

– Ниче смешного! – говорит он. – Но вообще-то я не должен был терять самообладания. Это было непрофессионально. Подаю тебе плохой пример.

– Еще какой, Мохаммед Али.

Я продолжаю хохотать. Теперь хохочет и он. Потом говорит:

– Ну все, хорош.

Наш смех затихает, и повисает тишина. Делать нечего, остается лишь смотреть на звездное небо. Звезд сегодня очень много. Наверное, дома я их не замечаю, потому что все время чем-нибудь занята. Иногда даже не верится, что Садовый Перевал и Ривертонские Холмы находятся под одними небесами.

– Помнишь, что я раньше тебе говорил? – спрашивает дядя Карлос.

Я прижимаюсь к нему.

– Что не меня назвали в честь звезд, а звезды –