Капля духов в открытую рану - Катя Качур

живой, общительный, понимающий. Тяжелее всего было выходить курить на лестничную площадку. Филизуг появлялся тут как тут, щелкал зажигалкой перед зажатой в зубах сигаретой и неизменно произносил: «В этом году ты покинешь меня…» Славочка сглатывал комок в горле и вслух отвечал: «Как видишь, уже не покину тебя никогда». Появлялся Филизуг и перед серьезными концертами, поправлял бабочку, настраивал скрипку, проводил рукой по щеке и растворялся в зеркале. Славочка разговаривал с ним короткими фразами: «ладно, Фил, иди», «я все понял, увидимся после выступления». Этим он очень удивлял визажистов, готовящих его к выходу. В дрезденской гримерке хрупкая девочка-травести пудрила ему лицо. До начала оставалось пять минут, как зазвенел мобильник. Нервный Славочка взял трубку.

– Алло, Славец, это я. – Пьяный голос Костика выдавал ноты отчаянья.

Они не общались уже десять лет с момента творческого трио с Ванессой и ссоры в филармонии. Славочка пытался его найти, но телефоны были заблокированы. О том, что Костик партизанит под боком, в квартире ЛидьВасильны, он не мог даже помыслить.

– Костян? – Славочка опешил. – Слушай, я в Дрездене, сейчас концерт, можешь перезвонить?

– Славец, – Костик захлебнулся в рыданьях, – Варфоломей умер.

– Господи, как? Почему?

– Ему было двадцать два года, Слав, двадцать два!

Прозвенел электронный звонок, взволнованный менеджер потянул Славочку на сцену, вырывая телефон.

– After, after pleasе!

– Похорони его, Кость, я приеду, поставим памятник…

Из-за кулис Славочку вытолкнули как растерянного ребенка. Зал аплодировал, оркестр заиграл, он поднял смычок и вступил на автопилоте. Кончина Варфоломея подвела черту под годами его становления, расцвета, силы. Впереди – только увядание. Медленное, постепенное, но неумолимое. Он понял, как устал, как притупились его желания, как оскудела чаша, из которой он черпал вдохновение. «Маво-о-о! – сказал бы Варфоломей. – Что за банальное извлечение звука, что за посторонние мысли во время исполнения?» К нему присоединился бы Филизуг: «Чувствуешь себя охрененным гением? Владеешь инструментом Маджини, а достаешь из него лишь десятую долю того, что давала тебе казенная скрипочка Н-ской музыкалки с инвентарным номером внутри?» Славочка напряг мозг, прогоняя голоса, и приступил к «Адажио» Альбинони. Не хотел включать его в программу, но организаторы настояли – публика любит. Теперь он всецело отдался боли, прокручивая в голове свою юность, общагу, три кило кильки по расписанию, бело-черного кота с желтыми глазами, бывшего в средневековье, непризнанного уличного музыканта. С тончайшим слухом и чувством юмора. Неприхотливый, если жизнь затягивала петлю, но не лишенный гедонизма, когда судьба мало-мальски щедрилась. Он являлся продолжением Костика, этого талантливого и непутевого Пьеро. Их встреча была неслучайна.

Славочка опустил скрипку и поклонился. Зал встал, взорвав тишину овациями. В такие моменты глаза женщин блестели от слез, мужчины были готовы к свершениям и широким жестам. Славочка любил эти лица, очищенные от суеты. В каждом из них было свечение, которое подпитывало его все годы выступлений. Но сегодня он даже не пригубил божественного эля и, с трудом дождавшись конца концерта, дошел до гримерки, рухнул в кресло и разрыдался. Из зеркала на него смотрел напомаженный и смертельно уставший джокер с равномерной сединой в каштановых волосах и выцветающими глазами. Славочка набрал номер друга, но в ответ раздались долгие гудки.

Костик воскрес через пару дней, когда Славочка вернулся в Москву. Он разговаривал механическим голосом человека, который не сумел заглушить горе и очнулся в исходной точке боли.

– Я потерял его, Славец, – безжизненно сказал он.

– Это потеря и для меня, поверь.

– Ты не понял. Я потерял его, когда пошел хоронить. В лесу. Сел на корягу, поставил рядом переноску с телом. Выпил. Заснул. Проснулся, а ничего нет: ни коряги, ни переноски.

– Ты что, идиот?

– Да.

– Ты потерял мертвого кота?

– Потерял.

– Какой же ты кретин,– выдохнул Славочка.

– Я искал его сутки. Наверное, его украли, – трагично произнес Костик.

– Украли дохлого кота, дебил? Кто?!

– Может, инопланетяне. Может, Господь Бог забрал его к себе…

– Вместе с переноской? В каком лесу ты его потерял?

– Я не помню. Где-то в Лосином Острове.

Славочка застонал. Ничего нелепее он не мог бы себе придумать. Костик вновь ворвался в его жизнь с очередной порцией бреда, который невозможно было ни осознать, ни исправить. Он рушил выстроенные городки Славочкиного миропонимания какой-то неуправляемой шальной битой. Крыть было нечем.

– Иди к черту, не хочу тебя слышать, – слабым голосом произнес Славочка и швырнул трубку на диван.

Подошла Дарья Сергеевна, с тяжелой одышкой села рядом, обняла его за плечи. Он положил голову ей на руку. Рука была натруженной, раздутой и пахла «Ариэлем «горная свежесть».

– Мамуль, опять стираешь в тазике? А машинка на что? А Гуля-домработница? Запретил же врач наклоняться.

– Да не умеют они стирать твои рубашки. Ни Гуля бестолковая, ни машинка твоя. Без души они это делают. Как будто не для тебя, сыночки моего.

– Мама… – Славочка поцеловал ее волосы.

Он страшно боялся ее потерять. Она как-то быстро сдала за последние пять лет, вены на кистях и стопах скрутились в корявые узлы, статная спина набрякла, нависла над тяжелым тазом. Ходила она вразвалку, как утка, садилась, хватаясь за спинки стульев и боковины диванов. Больше всего его пугало, что несчастье произойдет, когда он будет за рубежом, на гастролях, и не сможет сию секунду пересечь моря и океаны, чтобы подставить ей плечо, схватить за руку. Так же, как случилось с отцом. Весть о его внезапной кончине догнала Славочку в Америке. Позвонила Катюша и, рыдая, сообщила, что папу нашли мертвым в своей квартире. Лежал около трех дней, пока не спохватились на работе. Сердечный приступ. Славочка не успел с ним попрощаться. Тело кремировали на следующее утро. Даже если бы он вылетел из Лос-Анджелеса в ту же секунду, нарушив контракт, то все равно бы не успел. Дарья Сергеевна не могла простить Катюше, что она потревожила брата на гастролях.

– Ты подумала о нем? Как он будет жить с этим там, на чужбине? Выспится ли он перед концертом, сможет ли он играть? Не могла дотерпеть, когда он приедет? Дура!

Катюша знала свою мать как облупленную. Ей было обидно не от того, что Дарья Сергеевна переживала за Славочку. А потому, что для нее мысль о расстроенном сыне была ужаснее факта смерти собственного мужа. Когда Славочка прилетел в Москву, Катя уже вернулась из Н-ска. Они встретились в кафе на Чистых прудах, сестра передала ему сверток.

– Это лежало у отца на столе. Думаю, он хотел, чтобы ты хранил у себя. Открой дома.

Они поговорили, повыдергивали смешные и теплые ниточки из клубка детских воспоминаний. Катюша