Волшебник Земноморья - Урсула К. Ле Гуин

казался далекими воротами, распахнутыми в широкий яркий свет. Чем ближе продвигался Гед к подножию горы, отрогами которой были два мыса, тем выше вверх поднимались утесы, а полоска воды становилась все уже. До боли в глазах всматривался Гед вперед, в темную узкую расселину, куда вел фиорд. Но он не забывал и про стены, возносящиеся вверх справа и слева, — огромные, изрытые пещерами, усеянные валунами, сорвавшимися сверху и зацепившимися за склоны, поросшие деревьями, которые чудом держались на отвесных скалах, ведь почти все их корни висели в воздухе. Ничто не двигалось. Но теперь он видел, что приближается к концу узкого фиорда, к высокой, иссеченной трещинами скале с голыми склонами. Там залив переходил в узкий ручей, и последние морские волны вяло лизали подножие скалы. Лодка уже с трудом проходила между обвалившимися валунами, сгнившими стволами деревьев и суковатыми корнями. Это была ловушка, темная ловушка у подножия горы. Гед снова угодил в ловушку. Все замерло вокруг — ни звука, ни движения. Дальше идти некуда.

Он начал разворачивать лодку, творя заклинание и усиленно работая веслом; ему приходилось следить все время, как бы не удариться о подводный камень и не запутаться в сети тянувшихся к лодке корней и ветвей. Наконец ему удалось развернуть судно по направлению к морю: он уже собрался поднять волшебный ветер и пуститься назад по собственному следу, как вдруг заклинания застыли на губах, а сердце похолодело от ужаса. Он быстро оглянулся. Прямо за ним в лодке стояла Тень.

Упусти он хоть одно мгновение — погиб бы навеки. Но Гед был готов к встрече. Он метнулся, чтобы схватить Тварь, которая колыхалась и подрагивала на расстоянии протянутой руки. Сейчас не могло помочь никакое волшебство, и лишь собственной плотью противостоял он этой нежити. Поэтому он не мог терять времени на заклятья, а бросился в атаку. Лодка зачерпнула воды, качнувшись от резкого толчка — с такой силой Гед повернулся и ринулся вперед. Нестерпимая боль пронзила руки, стиснула грудь, пресекла дыхание. Все его существо сковал леденящий холод, в глазах потемнело, и он ничего не видел. Но в руках, которыми он схватил Тень, оказалась лишь пустая мгла.

Гед пошатнулся и ухватился за мачту, чтобы не упасть. Вдруг в его глазах резко прояснилось. Он заметил, как Тень, мелко дрожа, отскочила от него и заколыхалась. Она то съеживалась и опадала, то вдруг вытягивалась так, что голова ее оказывалась где-то над ним и выше паруса. Но так продолжалось лишь мгновение. Тень метнулась прочь, как столб черного дыма, подхваченный порывом ветра, и легким облаком полетела по фиорду к далекому, светлому выходу в море.

Гед рухнул на колени. Лодочка, которая держалась лишь благодаря наговорам, так отчаянно раскачивалась на воде, что казалось — вот-вот она распадется. Гед не мог шевельнуться и, онемев, без единой мысли в голове, усиленно пытался перевести дыхание. Наконец, холодная вода, ударившая струей по ладоням, напомнила ему, что пора заняться лодкой, ибо скрепляющие чары совсем ослабли. С трудом он поднялся на ноги, поставил жезл-мачту и соткал заново сеть вяжущих заклинаний. Он страшно озяб и устал, руки мучительно болели, он истратил все силы. Ему хотелось уйти вниз, в темноту, где море омывает корни горы, забыться и спать, спать в мягкой колышущейся воде.

Он не знал, откуда в нем такая усталость — то ли Тень, прежде чем убежать, свершила какое-то подлое колдовство, то ли он, соприкоснувшись с ней, с лютым холодом ее субстанции, сам словно окоченел. Но, может быть, он просто обессилел от голода и долгой бессонницы. Но какова бы ни была причина усталости, он каким-то чудом заставил себя поднять легкий волшебный ветер и, направив его в парус, пустил лодку по темной и узкой ленте фиорда вслед за бегущей от него Тенью.

Он больше ничего не боялся. Но и не радовался. Не было погони, и сам он уже ни охотник, ни дичь. Они сошлись в третий раз — сошлись вплотную; Гед сам повернулся лицом к Тени, пытаясь удержать ее руками. Схватить ее не удалось, но зато теперь он чувствовал между ними такие крепкие узы, какие невозможно было разорвать. Теперь незачем выслеживать и преследовать Тварь, и бессмысленно спасаться от нее бегством. Им уже не скрыться друг от друга. Рано или поздно, когда пробьет час их последней встречи, они неизбежно сойдутся.

Но пока нет и не будет Геду покоя ни на море, ни на суше, ни днем, ни ночью — нигде и никогда, кроме того предназначенного места и часа. Теперь он знал — и от этого знания тяжесть ложилась на душу, — что исправить содеянное он не может. Единственное, что ему оставалось — довести дело до конца, дело, некогда начатое им на холме Рока.

Гед плыл к проблеску между темными отвесными утесами и, выбравшись в море, увидел свет ясного солнечного утра. Дул прекрасный северный ветер.

Он выпил немного воды из бурдюка, сделанного из тюленьей шкуры, и повел лодку, огибая самый западный из мысов, за которым оказался широкий пролив, отделявший этот остров от другого, расположенного дальше к западу. Тогда, припомнив морские карты Восточного Простора, Гед догадался, где он плывет. Это были Ладони — два уединенных острова, протянувших, подобно пальцам, отроги своих гор в сторону Каргадских земель. Он поплыл между островами, а когда после полудня небо затянули темные штормовые тучи, принесенные северным ветром, причалил у южного берега Левой, то есть Западной, Ладони. На берегу он приметил деревушку, расположенную на возвышении возле речки, шумно сбегавшей к морю. Геда не волновало, как его встретят люди. Ему следовало сойти на берег, чтобы запастись водой, отогреться у огня и хоть немного поспать.

Жители деревни были люди простые и робкие, на жезл волшебника они взирали с благоговением, на его изувеченное лицо — со страхом. Но они не отказали в гостеприимстве человеку, пришедшему к ним с моря перед надвигающимся штормом. Ему дали вдоволь воды и мяса, позволили сколько угодно греться возле горящего очага, а главное — даровали его душе тот ни с чем не сравнимый покой, какой может дать лишь звук человеческой речи. К тому же он услышал звуки родного хардического языка. Затем ему принесли горячей воды, чтобы он мог помыться, и предложили постель — чтобы он выспался.

9. Иффиш